я конечно
обхохоталась
а в тебе смотрю бесконечные запасы сарказма
много разного рода запасов и все они какие-то бесконечные
целую люблю
и дышать без тебя не могу
из головы у тебя уходить не собираюсь и не проси и оставим
этот вопрос
это жизнь такая
P. S.
Разбредается стая небесных собак,
видишь, сыплются звёздочки, блядь!
У зелёной беседки
стрекочут цикады.
Не приду в город Киев!
не приеду к тебе никогда!
Тихо-то как.
Клочья пены на Млечном Пути
Из Петропавловского собора вышел мужик в фуфайке, подпоясанной бельевой верёвкой.
– Опять зима, пока в соборе был. О-бал-деть! И на выходные
обещают мокрый снег. Совсем уже с ума сошли.
Апрель.
Оно смотрит на меня и прежде всего за мной. Оно не пишет
стихи, не любит.
Мы ходим друг к другу в гости. И друг от друга прячемся.
Язык нового времени: первыми пострадали самые прекрасные: Вермеер и орангутанг. У одного отсекли е, у другого г. Один стал Вермером, второй орангутаном.
Стали считать не как мы, расправляя кулак с большого пальца, а с мизинца: дотрагиваясь до собственных пальцев пальцами другой руки.
– Они готовы верить во всё, даже в синеголовых гупертонов.
«Воскреснут трупы и будут строить прекрасное будущее». Старуха звонила в дверь. Я не открыл.
На скамейке, запрокинув головы, целуются дети, ее рыжие волосы льются в грязный снег, в подоле букет серебряных, словно вырезанных из фольги, цветов.
Масляный луг покрыт коркой льда. Прелые коконы прошлогодних листьев.
– Где папа?
Белобрысый малыш ткнул в меня пальцем и пошёл прочь, тарахтя об асфальт пластмассовой машинкой.
Покачивая перьями, шли три старухи.
– Девочки, весна!
Девица читала брошюру «Из тех ли ты, кого любит Бог?» и грела на холодном солнце блестящие коленки.
Робко ещё, ещё очень робко, только первое после зимы: чуть свет не так, тротуар чуть суше.
– Мне вас рекомендовали как очень талантливого и совершенно сумасшедшего.
– Я очень тихий и очень несчастный человек.
– Это видно.
Запись в приёмном покое: «Говорит, что не пьёт, но habitus соответствует».
Старухи смотрят на воробьёв на снегу.
– Они не синицы, лапками не умеют цепляться.
– Как дела на воле? – старик в больнице.
– Дела к весне. Воздух уже такой…
– Мимозы, наверное, продают, тюльпаны.
– Не видел ещё.
Весеннее утро, на берегу озера Принц Зигфрид, Бенно и друзья Принца веселятся, танцуют с крестьянками, пируют.
Царевна-лебедь, самка совершенных форм, прекрасное тело, помноженное на самолюбование, глаза полузакрыты, полные губы полуоткрыты.
– Вы уже уходите? – сказала красивая гардеробщица.
– Да, – сказал я.
Она улыбнулась.
Баркас на тяжёлой Неве, шар-камень, стёкла шампанского, волны идут вспять.
Зыбка – колыбель. Рамо – плечо. Рамена – плечи. Рамень – римская ромашка, аптечная римская ромашка.
Ооцит – женская половая клетка в период её созревания, оолиты – округлые камни.
Опалесценция – рассеяние света мутной средой, фантастический балет в трёх действиях.
Тени моста и людей на гранитной стене. Тени людей сходят вниз по тени моста и уходят в чёрную воду. Тени других выходят из чёрной воды и идут по тени моста вверх. Крылья не отражаются.
Склоняясь над Зигфридом, угасает Одетта. Бурные волны разбушевавшейся на озере стихии поглощают Одетту и Зигфрида.
Мне больше нечего тебе сказать.
И, простое, у окна (холод ещё за ним):
– Птичка поёт.
Окно, лестница, ребёнок и его слово:
– Птичка поёт.
И правда, пела всего одна птичка.
– Мы привяжем скот, закроем курятники, будем молиться и ждать, – сказало ТВ.
Интернет сообщает: в Китае обнаружили холм, по которому вода течёт вверх.