Она кладет перо и смотрит в окно на реку, на широкую долину. Серебряная лента воды, бархатный пейзаж, медленное кружение птиц, раскинувших крылья, как паруса: разве не Бог создал все это? Разве не Он вместил Сына Его в лоно девственницы? Вызвать у Людовика желание – пустяк для Него. Возможно, ей стоит только попросить.

Во внутреннюю дверь стучат – так тихо, что она едва слышит. В дальнем углу ее фрейлины болтают за вышивкой. Маргарита зашторивает свою кровать, словно собираясь спать, заслоняет дверь от их глаз, а потом открывает ее.

Там стоит Людовик с молитвенно сложенными ру-ками.

– Я не должен был говорить так грубо.

– Займись со мной любовью, – шепчет она, – и все тебе простится.

Она манит его в постель, а потом шепчет, что сейчас вернется.

– Я хочу, чтобы тихая музыка убаюкала меня сегодня, – говорит она фрейлинам, и вскоре музыкант в ее углу начинает выщипывать из своей лютни нежную мелодию.

Их с Людовиком не услышат. Она скользит под одеяло к мужу.

– Моя дорогая, милая, любимая, – шепчет он, когда они раздевают друг друга. – Ты слишком хороша для меня, Маргарита. О, как хороша!

– Ш-ш-ш! Тише – ты хочешь, чтобы нас обнаружили?

– Мне все равно. Пусть слышат. Разве мы не муж и жена?

С какой готовностью Бог откликнулся на ее молитву! На самом деле она не молилась, а всего лишь подумала. А теперь, лежа под Людовиком, думает о благодарении – но эту мысль прерывает стук в дверь. С лестничного пролета раздается крик:

– Ваша Милость! Идет королева-мать!

У Людовика вырывается ругательство. Он вскакивает с кровати, натягивает рейтузы и исчезает. Маргарита остается лежать с колотящимся сердцем, трепеща от возбуждения. На этот раз они были так близки к успеху!

– Где она? – Голос Бланки рассекает складки шторы, и полное презрения лицо появляется в изножье Маргаритиной кровати.

– Спишь в такое время? Ты заболела?

– Нет, просто устала.

(От вас.)

– И неудивительно, бедная девочка! – Королева-мать криво усмехается. – Дать моему сыну такой умный совет – потребовалось напряжение всех умственных способностей.

Маргарита закрывает глаза.

– О чем ты думала, глупая девчонка? Позволила ему дать обещание заплатить любую – самую высокую – цену за реликвию!

– Вы же знаете, мама, что никто не может «позволить» моему мужу что-либо сделать. У него своя воля.

– Меня бы он послушал. Но меня там не было – и почему? Потому что ты навыдумывала небылиц, чтобы избавиться от меня.

Маргарита садится в постели.

– Слишком дорогая сорочка, чтобы в ней спать, – замечает Бланка. – Но, судя по сегодняшнему фиаско, деньгам ты цены не знаешь.

– А судя по неуместному гневу, вы не высокого мнения о своем сыне.

– Он околдован тобой. Тобой, которой стоит лишь взмахнуть ресницами, чтобы он скакнул к тебе в постель. Такая смазливенькая! А только и умеешь, что глазки строить.

– А у вас камень вместо сердца.

– Не с мягким женским сердцем управлять государством.

– Да что вы знаете о женском сердце? – Маргарита соскакивает с кровати и встает со свекровью лицом к лицу, глаза в глаза. – Вам никогда не было до меня дела. Вы отослали прочь всех, кто был мне дорог, и отказали мне в любви мужа.

– В чем дело, дорогуша? Мой сын тобой пренебрегает? – В ее глазах блеснула злоба: – Не беспокойся. Очень скоро ты воссоединишься со своей неотесанной родней.

– Мы едем в Прованс?

– Не мы, моя дорогая. Запах козлов и грязь под ногтями меня не привлекают. А вот тебе, кажется, суждено вернуться в свой драгоценный Прованс.

– Не понимаю.

– Не слышала? Уже наши подданные об этом судачат. Ты три года замужем за нашим королем, а наследников так и нет. Если вскоре не зачнешь ребенка, нам придется расторгнуть твой брак. Что расплакалась? Ничего личного. Если не можешь выполнить свой долг перед Францией, его выполнит кто-то другой. Мы слышали, Жанна, принцесса Фландрская, ищет мужа. Долго она ждать не будет – а нам не терпится присоединить ее богатые земли к своим.