ИЛЛАРИЯ. Гроза? Какая гроза?

АЛЁНА. А ты думаешь, она дома не грянет?

Тут появляется Доброрадов. Он в изящном костюме и стильных рубашке с галстуком.

ДОБРОРАДОВ. Ну что же, я готов!

ИЛЛАРИЯ. А мы уже к родителям не едем.

ДОБРОРАДОВ. А я к ним и не собирался. (Мимически передразнивает Алёну, выражающую недоумение). Мы едем в ресторан! Мне только что позвонили из «Эксмо» – мою книгу запускают в производство наконец и в России. Это надо отметить, и я приглашаю вас, мои милые дамы.

ИЛЛАРИЯ (взвизгивает от радости и бросается на шею Доброрадову). Мне нужно всего минут двадцать переодеться.

Она убегает.

АЛЁНА. А мне не во что… Может, вы поедете без меня?

ДОБРОРАДОВ. Старуха, ты по миру ходи, а хреновину-то не городи! Ты прекрасно одета, вон и колье какое изящное на тебе опять нынче. Ты ко мне ещё ни разу ненарядной не приходила.

Алёна удовлетворённо хмыкает – мол, а то. Поднимается с кресла и подходит к нему вплотную. Он нежно гладит её по волосам, и лицо его отражает приятные воспоминания.

АЛЁНА (неожиданно смахнув с лица блаженную улыбку). Отравлю.

ДОБРОРАДОВ (отдёргивает руку). Что? Прости, я не понял – что?

АЛЁНА. Говорю, отравлю, если обидишь мою девочку хоть разочек. Знай, что только от неё теперь зависит, сколько ты ещё проживёшь.

Она выразительно показывает ему свой крохотный кулачок.

ДОБРОРАДОВ. Условие принимается. Пойдём-ка на воздух, пока Ларенька собирается: что-то здесь слишком душно.

Они уходят.

Картина 3-я.

Комната в общежитии, где жила Иллария. На своей несвежей постели, укрытой замызганным покрывалом, валяется в затрапезном халате Ирина. В ушах у неё наушники. Она раскачивается и жестикулирует в такт музыке.

Входит Инга.

ИНГА. Ирка, слыхала новость?

Ирина, поглощённая музыкой, не слышит её. Инга решительно подходит к ней и рывком выдёргивает из её ушей наушники. Ирина вскакивает с возмущением.

ИРИНА. С дуба рухнула, мать?! Или ПМС прижал?

ИНГА. Сейчас сама рухнешь! Говорю, слыхала новость?

ИРИНА (без интереса, пытаясь водворить наушники на место). Какую ещё?

ИНГА. Ларька никуда не пропадала. Она просто того старика захомутала.

ИРИНА (уже сама порывисто сдергивает с себя почти вставленные наушники). Да ладно!

ИНГА. Инфа точная.

ИРИНА. От кого?

ИНГА. Да бабку её встретила. Нашлась, спрашиваю, ваша Ларька. Нашлась, говорит. Ну, и рассказала мне, как лихо Иллария наша дедульку Сидора обработала.

ИРИНА. И как же она его обработала?

ИНГА. Как именно, бабка не сказала, но догадаться нетрудно.

ИРИНА. Да… Вот сучка!

ИНГА. Чего это ты? А по мне так молодец Ларька, не растерялась. Я бы на её месте точно так же поступила – один в один. А ты разве нет?

ИРИНА. Это я должна была быть на её месте.

ИНГА. С чего это вдруг?

ИРИНА. По-справедливости.

ИНГА. А в чём она, справедливость?

ИРИНА. Да я красивей её в тысячу раз!

ИНГА. Ну… На любителя. Если честно сказать.

ИРИНА. Это ты от зависти – что сама одни кожа да кости.

ИНГА. Злая ты, Ирка…

ИРИНА. Ничего я не злая. Говорю, как есть.

ИНГА. Как есть и говорят со зла. Добрые щадят самолюбие других.

ИРИНА. А мне так наплевать на ваше самолюбие!

ИНГА. Вот бог за это тебя и наказал – он выбрал Ларьку в счастливчики.

ИРИНА. Большое счастье – спать со стариком!

ИНГА. Тогда чего ж ты так рвалась?

ИРИНА. Я спать, что ли, рвалась с ним? Ну да, разок-другой пришлось бы, чтоб только забеременеть и к себе привязать – чтобы его хоромы и всё прочее нам с ребёнком досталось, когда он загнётся. А загнётся он скоро – видела же его.

ИНГА. Видала: ещё какой живенький! Такой сто лет протянет. Или ты надеялась ему в этом помешать?

ИРИНА. Дура, что ли?! Я что, на убийцу похожа?