Была ночь тридцатого августа. Прошёл месяц после бала в “Леннон Хаус”, но вся небогатая событиями донегальская округа всё ещё обсуждала животрепещущую тему – исчезновение Гарри Фивершэма. Простые горожане на крутых горках улиц, мелкие дворяне за обеденным столом сплетничали, умиротворяя собственные души. Утверждалось, что Гарри Фивершэма видели в то самое утро после бала, без пяти минут шесть, – хотя, согласно миссис Брайен О'Брайен, было десять минут седьмого, – по-прежнему в парадной одежде, с белым, самоубийственным лицом, спешащего по мощёной дорожке, что ведёт к мосту через Леннон. Предполагалось также, что единственным ключом к разгадке тайны стал бы невод. А мистер Деннис Рафферти, тот, что живёт у дороги в Ратмаллен, зашёл так далеко, что отказался от лосося, заявив, что он не людоед, и выражение сие сразу стало расхожим. Что касается догадок о причине исчезновения, то они были не ближе к истине. Ибо лишь двое знали обо всём наверняка, и эти двое как ни в чём не бывало продолжали вести привычный образ жизни, будто и не произошло с ними никакого несчастья. Разве что, пожалуй, свои гордые головы они стали держать несколько выше. Этни стала более кроткой, Дэрмод – более вспыльчивым, вот и всё. А пересуды в округе продолжались.

Но Гарри Фивершэм был в Лондоне, о чём узнал лейтенант Сатч в ночь на тридцатое. В тот день город был взбудоражен известиями о великой битве при Кассассине, что на пустынном востоке Исмаилии. По улицам беспрестанно сновали вестовые, выкрикивая новости о победе и новости о беде. Под покровом ночи конница генерала Друри-Лоуи атаковала арабов на левом фланге и захватила орудия. Ходили слухи, что английский генерал погиб, а Йоркско-Ланкастерский полк разбит. В Лондоне было неспокойно; в одиннадцать часов вечера огромная толпа встревоженных людей собралась под газовыми фонарями Пэлл Мэлла. Искажённые, бледные лица были обращены на шторы окон Военного Министерства, за которыми горел свет. Народ стоял спокойно и молча, но когда за шторой мельком показывалась чья-то тень, трепет надежды охватывал одного за другим, и по толпе от края до края словно прокатывалась волна. Лейтенант Сатч, оберегая покалеченную ногу, стоял с краю, у Джуниор Карлтон Клаб, спиной к парапету, когда почувствовал, что кто-то тронул его за руку, и увидел рядом с собой Гарри Фивершэма. Тот был взволнован и необычайно бел в лице, а глаза ярко блестели, как у охваченного лихорадкой, и Сатч сначала даже и не понял толком, знаком ли ему этот человек.

– А ведь я мог бы быть там, в Египте, этой ночью, – беспокойным голосом, быстро заговорил Гарри, – подумать только! Я мог бы быть там, сидеть у костра в пустыне, обсуждать бой с Джеком Дарренсом, а может, и погибнуть. Что случилось бы со мной, будь я в Египте этой ночью?

Неожиданное появление Фивершэма, не менее чем его бессвязная речь, рассказали Сатчу о том, что судьба молодого человека увела его в неверном направлении, и это вызвало у него опасения. В его голове роилось множество вопросов, но ни одного из них он не задал, а взял Фивершэма под руку и вывел из толчеи.

– Я увидел Вас в толпе, – продолжал Фивершэм, – и подумал, что мне следует поговорить с Вами, потому что – помните, Вы когда-то давно дали мне свою карточку? Я сохранил её, так как всегда боялся, что у меня появится причина воспользоваться ей. Ведь Вы сказали – мол, если попаду в беду, чтоб обратился к Вам, Вы, возможно, поможете.

Сатч остановил своего собеседника:

– Давай зайдём сюда, может, найдём укромный уголок в курительной наверху.