Мне безумно нравились эти наши разговоры, и не только из-за моих чувств к Лили. Мне нравилось представлять все то, что она рассказывала. Я будто своими глазами мог увидеть мир за стеной, куда дорога мне была заказана. Она же, в свою очередь, училась ориентироваться в наше мире, где, при кажущемся его спокойствии и размеренности, ты был вынужден ежедневно бороться за пропитание и нормальные условия жизни. Не работать здесь было неприемлемо – от этого зависело все: за крышу над головой, пользование коммунальными ресурсами, горячий ужин и электронные коммуникационные и развлекательные системы нужно было платить. Большая часть общества была вполне довольна сложившейся ситуацией – арийцы обеспечили их возможностью постоянного, хоть и чем-то похожего на рабский, заработка, организовали приемлемые условия жизни и обеспечили необходимым минимумом полезных технологий и какими-никакими развлечениями, заключавшимися в основном в проведении праздничных мероприятий по определенным дням, установленным Канцелярией по Делам Досуга и Отдыха. Тогда я еще не понимал, сколько терпения, граничащего с героическим, требуется для выполнения всех этих будничных, обыденных и каждодневных обязанностей. Просто и весело, скрашивая углы, а иногда и наоборот, подмечая их, рассказывал я обожаемой фройлен Хартманн о том участке мира, где она оказалась благодаря удивительному стечению обстоятельств, неблагоприятному для нее, но, хотелось верить, судьбоносному для меня.

Со временем сложилось так, что отцы наши тоже стали дружны. Я не понимал, что могло объединить столь далеко отстоящих на социальной лестнице друг от друга людей – хоть отца Лили и ее саму лишили оставшейся части безусловного дохода, тем не менее жили они припеваючи по сравнению с обычными людьми – герр Хартманн, как-никак, был руководителем большого производства, руки сам не марал, но получал годовой доход намного больший, нежели задействованные в грязном труде работники предприятия, и мог позволить себе шикарный, по нашим меркам, двухэтажный коттедж невдалеке от центральной площади нашего городка. Видимо, арийцы не были готовы рискнуть своим авторитетом в лице случайно оказавшегося на чужой территории собрата, обеспечив его такими условиями проживания и таким положением в обществе, чтобы каждый простолюдин мог собственными глазами наблюдать признаки генетического шовинизма, на фундаменте которого было построено наше общество. Тем не менее, отец Лили оказался добродушным, простым дядькой, правда, привыкшим жить по-другому, что иногда проскальзывало в его взгляде налетом грусти. Семейные встречи с этой поры стали регулярными. Иногда я оставался на ночь у Лили, иногда – она у меня. Лежа такими ночами в своих постелях, мы, обсудив события дней, им предшествовавших, увлекались мечтами о будущем, хоть и предписанном для меня, и строили грандиозные планы по возвращению фройлен Хартманн обратно, в привычный для нее ареал обитания, откуда она сможет «выписать» себе меня, ну, по крайней мере, попробует это сделать наверняка. Мы никогда не разговаривали о причинах, помешавших герру Хартманну продолжать безбедное, полное радостей существование на арийской территории – отец запретил мне поднимать эту тему. А Лили ответа не знала. Да и знать это было необязательно: во-первых, мы были детьми и не хотели вдаваться в проблемы взрослых раньше времени, а во-вторых, мы были самодостаточной компанией – у нас и без этого тем для разговоров хватало, мы умели насладиться нашим общением, не примешивая к этому необходимость сплетничать о событиях, происходящих в жизни других людей.