Я назвала её Ариэль. У неё не сгибались ноги и руки, но это была самая прекрасная кукла на всей земле. Втайне я всегда о ней мечтала, правда, родители не знали о моем желании. У нас порой не хватало денег на еду и одежду, поэтому просить куклу было бессмысленно! И вот, мечта сбылась…

Позже подруги ушли, а я осталась в палате с какими-то чужими людьми. Я положила Ариэль на подушку рядом с собой, укрыла её одеялом и стала смотреть в окно. В свете фонаря медленно спускались на землю снежинки. Прямо как сейчас.

Ожидание того, чего ты боишься до смерти, чего-то неизбежного, снова застало меня врасплох. И ты ничего не можешь поделать – как тогда, в больнице, просто лежишь и ждешь следующего дня, так и сейчас, куришь ночью на балконе и думаешь: «Когда наступит конец?»

Возможно, этой ночью я смирилась и приняла страшную правду.

Когда прозвенел будильник, за окном было ещё темно. Шторы покачивались на ветру. Уходить из дома, оставив открытой форточку – это жестоко! Я хотела написать Валере гневное сообщение, но не решилась.

Мы оба с ним давно перешли на тот режим общения, когда проще молчать, чем высказывать что-то друг другу. Да и кому это надо? Просто он сторонник чистого воздуха и, в отличие от меня, не курит по ночам… Сама, в общем-то, виновата.

Валера часто повторял: «Сама придумала, и сама обиделась». Выходит, я уже начинаю рассуждать о себе подобным образом. Я фыркнула и закрыла форточку.

Укутавшись в теплый махровый халат, я отправилась в детскую. Оказалось, что дочка уже проснулась и одевается в школу, сонно натягивая через голову свитер поверх белой блузки.

– Во сколько у вас начинается нулевой урок? – спросила я.

– В 7—15.

Что за безжалостный человек придумал нулевые уроки? Подъем в первую смену – и так не простое дело. Илона «сова», как и я, и мы встаем мучительно, с ненавистью ко всему миру – по крайней мере, пока не проснёмся.

Обычно надо просто умыться ледяной водой несколько раз и включить яркий свет. Затем съесть конфету или кусочек шоколадки. Это помогает максимально ускорить процесс пробуждения, потом настроение налаживается.

Минут через пятнадцать мне стало легче, «ненависть к миру» прошла, и я отправилась расчёсывать Илону. Мы щебетали, как утренние птички, делились событиями вчерашнего дня, пока я заплетала её золотистые длинные локоны.

– А знаешь, что? – сказала неожиданно дочка, – а вчера меня Казанский на перемене так подставил! Я бежала, а он выскочил, и я из-за него упала и ударилась. А это еще не все. Я разбила вот здесь, – Илона протянула ногу носком вперед, и там была кровавая ссадина, – а потом я еще упала на мальчишек, ты представляешь, мама!

– А что за мальчишки?

– Ну, я не знаю.

– Они младше? Или старше?

– Постарше, – оживилась дочь, – а так я сильно очень упала, и мальчик один большой как начал плакать! Я им сказала: «Извините! Я не хотела!» А он начал так рыдать! Казанский стоит и смеется!

Она сделала удивленное личико, как у маленькой мартышки.

– Он нормальный вообще? – спросила я.

– Нет, мама! Он вообще ненормальный!

Близость с дочкой восполняет мне недостающее тепло в отношениях с мужем. Но через пару лет ей исполнится четырнадцать… Потом шестнадцать… Не вечно же ей сидеть у моей юбки…

Потом у Илоны появятся женихи. Что тогда? Мне стало страшно от одной мысли, что мне предстоит её потерять. То есть, как – потерять? Сепарация2 – это нормально. Меня пугало, что будет потом со мной.

Наши с Валерой трудности длились уже не первый год, и чудесного избавления было ждать просто глупо. Неужели Илона выйдет замуж, а я буду проводить остаток дней в одиночестве, смотреть сериалы, скучать и щёлкать семечки?