– Не боись, не трону, – говорит Белышев лично мне, после чего кивает в сторону Вадима, ускакавшего с поистине заячьей скоростью. – А этот чего? Вроде в няньках работал?

– Выгнали, – говорю я, пожимая плечами. Дополнения «…потому что придурок» явно не требуется.

– Ха, повезло. Я вообще-то тебя искал, а ты сам нарисовался. Что, летяга, днюха завтра? Ну, я тебя поздравлю.

Не хотелось бы. Впрочем, перемены налицо. Не хочу знать, что сделали с ним одмины. Мы сближаемся как нормальные люди, а не как чёрные дыры, за одно это спасибо Ордену. Интересно, Орден знает, что теперь от меня нужно этому молодцу?

– Во! – гавкает Евбений и бьёт кулаком воздух. Кулак застывает, не долетев до моего лица, и мне приходится разглядывать эту руку, обнажённую до локтя и усыпанную сетью мелких порезов.

– Что? – не выдерживаю я. – Тебе пальчики покромсали?

– Сюда смотреть! – Показывает он. И правда, у него на предплечье хорошо видна дуга из нескольких десятков глубоких шрамов. – Чуть не утянул, гад! Тебя бы вообще надвое перекусил.

– Кто?

– Кто, кто… осётр.

– Неслабо. Подожди, так осетры вроде беззубые, нет?

– Во! Теперь скажи это нянькам. Они ему ещё и мозги прошили, чтобы знал, урод, на чью руку бросаться.

– Какой ужас. Может, экспортный был? Ну, их же вроде специально усиливают, чтоб до Америки доплывали.

– Ты дурак?! Думаешь, я экспортного от нашенского не отличу? Да я их вот этими вот руками, мне даже глядеть не надо, я их сразу вижу, что за гадость и чей отдел её выращивал. И вообще экспортные, они по другому коридору уплывают, южнее на полкилометра.

– Понятно. И когда он тебя куснул?

– Да вчера утром.

– Вчера? И после этого ты сразу побежал за мной?

– Ну…

– Подожди, а что же тогда случилось в ту ночь? Ну, позавчера…

В ответ Белышев зычно выдыхает и, потупив взгляд, качает головой. Вроде мирные жесты, но я невольно принимаю стойку, с которой легче удирать.

– Скажи честно, – басит он. – Это ты их подговорил?

– Кого их?

– Нянек.

– Опять няньки?! Да не нужны мне твои няньки, на лёлё я их вертел…

– Соньку ты обработал?

– Какую ещё Соньку?

– Мою Соньку. Ты же с ней это… ах да, она ж тебя избила, помню.

– Вот только не надо в мою личную…

– Я просто на днях снова за ней приударил. Говорил там всякие слова, обещания. Чёрт её дёрнул про эту корриду… я же не знал, я просто… что мне, очковать перед девкой?

– Та-ак. И ты пообещал, что будешь участвовать?

– Угу. Подписался. Слово дал. И она обещала дать…

– И не дала?

– Да не в этом дело. Я думал, что это так, разговорчики. Какая на хрен коррида? Её уже нигде не проводят. Я в детстве в Ну-Энкоше несколько лет тренировался, хоть бы раз пригласили. А сейчас уже всё, уже форма не та.

– Понятно. А я, кстати, слышал, что весной планируют какой-то новый этап отборочный.

– Весной? Осенью! Не хочешь? Через неделю!

– Как через неделю?

– Молча. Вот прямо здесь, у нас. Ни подготовок, ни тренировок, один дурак, блин, на заклание, гордость домена.

– Понятно. Решили приурочить к выборам.

– Не знаю ничего. Это всё няньки! Гады, ненавижу! Они вырастили такую тварь, что прядский осётр – это малёк, ты понял?

– Тварь? Для морской корриды?

– Для убийства! Эти доходяги целый год с ней мудрили, гены-шмены-протеины. Всё лето нянчились, растили, массаж делали. Она спит под Корпусом нянек, в секретном бассейне, няньки ждут не дождутся её разбудить, ты знаешь, что тогда будет?!

– Почему ты так уверен, что тебе достанется именно эта тварь? Там же жеребьёвка.

– Ты дурак?! У нянек всё схвачено! Чинуш подговорили, исходы просчитали – всё, трындец! Жеребьёвка, мать её. Конечно! Да они только и мечтают со мной разделаться. Я им как кость в горле.