– Я узнал невероятные вещи, – сказал он, беря аккорд, царапнувший по нервам, – я встретил одного человека… Не странно ли, я узнал о его существовании из разговора, подслушанного в башне, куда меня водворили охранники. Оберегая уши зевак от моих скромных откровений, они невольно вывели меня на тайну, которая… – он вдруг замолк, потом загадочно закончил: – Мне удалось выяснить судьбу Нита, личного врача Рона Льва, после того, как я встречусь с ним… – он словно наткнулся на препятствие, застрял, а потом вдруг перескочил через него, – если, конечно, сумею до него добраться.

– А где он? – спросила Ника.

– На каторжных работах.

– Ты собираешься пробраться в тюрьму?

– Придется. Правда, не совсем в тюрьму, туда мне, конечно, не попасть, а в карьеры… Там добывают строительный камень, выработки открытые и вряд ли совсем уж невозможно преодолеть ограждения.

– Тебя убьют, – сказала Ника с ужасом, – тебя убьют, Поэт.

– Либо да, либо нет. У меня есть шансы.

– Маран выручит, если что, – предположил Дан.

– Маран? – Поэт усмехнулся. – Он чуть не пристукнул меня в тот день… Вытащил, да… Я-то уже думал, что все, с концами, однако он заявился лично, не знаю подробностей, но меня вывели пред его светлые очи… Никогда его таким не видел! Ткнул пальцем в мой синяк, вот этот, под глазом и прошипел: «Неужели ты не мог помолчать? Хотя бы там, в камере? Или это выше твоих сил»?» А я ему говорю: «Должен же я был как-то оправдать свое задержание»…

Когда Поэт ушел, Ника сказала не то с удивлением, не то с восхищением:

– Вот то, что в книжках называют неукротимым духом…

И Дан дополнил:

– …и что на деле часто оказывается просто глупостью или легкомыслием.

И Ника – Ника вышла из себя. А Дан… Был ли он несправедлив к ней, когда, распалившись, кричал: «Меня ты никогда так не защищала, мне ты никогда не прощала ветрености и бездумных поступков, если б оскорбили меня, ты никогда не стала бы так негодовать»… И позже: «Ради него ты на все готова!» А затем оглушившие его слова Ники: «Пойми, Дан, мы с тобой обыкновенные люди, а он – гений». И тогда он взорвался – стыдно вспомнить. Накричавшись, он хлопнул дверью и добрых два или три часа бродил по улицам, а когда вернулся, Ники не было. Хозяйская дочь сообщила ему, что приходил Дор, что арестовали мужа Дины, и Ника ушла с Дором. Дан ждал до утра, затем до вечера и опять до утра. Ника не появлялась. И тогда, разъяренный, он отправился в Крепость и вызвал Марана… Легок на помине! Этажом ниже раздался пронзительный звон, слышный даже на смотровой площадке. Через минуту в люке показалась голова охранника.

– Тебя зовет Маран.

Маран был в своем кабинете. Он развалился в кресле, удобно устроив ноги на низком стуле напротив, и потягивал сок карны. Увидев Дана, он крикнул:

– Нила, принеси Дану карны. Живее, детка. Да и мне, пожалуй, налей еще порцию.

Нила внесла поднос с полными чашками. Она отчаянно кокетничала, строя Дану глазки. Маран добродушно рассмеялся.

– Гляди, как ее разобрало. На твоем месте, Дан, я бы не терялся.

Дан вяло улыбнулся. Нила была одной из секретарш Марана. Впрочем, Дан подозревал, что на нее были возложены более приятные и менее обременительные обязанности, а работу выполняла другая – некрасивая тощая девица. Дан окинул Нилу взглядом и вновь подивился тому, где Маран откопал эту пышную красавицу, ничуть не похожую на обычный бакнианский тип. Она явно не отличалась целомудрием, но Маран, надо думать, пристрастия к недоступным женщинам не питал, ветреность своей по совместительству секретарши воспринимал, как явление абсолютно нормальное, и если б Дану взбрело в голову… Однако, хотя авансы Нилы и льстили его самолюбию, никакого желания познакомиться с ней поближе у него не возникало, он только удивлялся ловкости Марана… что ж до него самого, он всегда был однолюбом… Дан вздохнул и отпил карны. Этот сок, ничего общего не имевший по цвету – неестественно розовому, и вкусу – чуть кисловатому, с кофе, по своему бодрящему действию напоминал Дану его любимый и утраченный напиток.