– Я был молод и глуп. Но мы отвлеклись. Так вот, Мастер выступал не против идей, а против крови и насилия. И уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь, что он был человеком благородным и чистым, может быть, самым благородным и чистым человеком в нашей стране. И не пришел ты его хоронить, потому что боялся за свою репутацию. Или хуже того, карьеру. Вот тогда и разошлись наши пути, Маран.

– Я выбрал путь, по которому меня вели совесть и долг.

– Может быть. Но самый прекрасный путь не стоит того, чтобы ступить на него, перешагнув через тело своего учителя. И уж во всяком случае, построив карьеру на предательстве, нельзя при этом еще и претендовать на незапятнанность мундира.

– Ладно, – сказал Маран с усилием. – Допустим, ты прав.

– Допустим?

– Прав! Признаю. Но это единственное, что ты можешь вменить мне в вину.

– Да?

Маран налил себе тийну, выпил залпом и со стуком поставил чашку на стол.

– Факты! Давай факты.

– Факты? Сколько угодно. Да вот только что! Тебе не понравилось, что я почтил память Расти…

– Я этого не говорил.

– Не говорил, да… Ладно, оставим это. Факт первый – Великий План.

– Автор Плана не я, а Изий.

– Понимаю. Ты решил прибегнуть к испытанному приему – «Изий думает за нас, Изий решает за нас, Изий в ответе за все». Но этот номер не пройдет. Разве ты протестовал против плана? И не ври, я все равно не поверю, если б ты осмелился выступить против Изия, ты сидел бы сейчас не здесь, а…

– А я и не говорю, что выступал против.

– Стало быть одно из двух: либо ты был против Плана, но голосовал за, что беспринципно, либо ты искренне считаешь, что План хорош.

– Насчет голосования ты… – начал Маран и осекся. – А что ты, собственно, имеешь против Плана? Разве дать приличное жилье тысячам и тысячам людей, доныне прозябавших в трущобах, не благородная цель?

– Разве для этого необходимо уничтожать то, что создавалось столетиями, труд и мечту тоже тысяч и тысяч людей?

– А что ты предлагаешь делать со всеми этими дворцами? Поселить там кого-нибудь? И тем самым создать заново ту аристократию, ради избавления от которой столько народу, и ты в том числе, шло на штурм Крепости, с автоматами, да, но без пушек? Оставить их пустовать? Так и так они бесполезны.

– Красота не бывает бесполезной.

– Красота не самоцель, – сказал Маран. Дану в его интонациях послышалась ирония, но к чему она относилась, он не понял.

– Эх, Маран, неужели это с тобой я ходил к Мастеру?.. Ладно, оставим дворцы. Есть что-то поважнее.

– Что?

– Не знаешь? Люди, Маран, люди. Скажи, сколько человек ты сам, лично, арестовал за те десять лет, что работаешь в Охране?

– Не знаю. Не считал.

– Ну да, кто же считает ягоды, которые срывает с ветки и бросает в рот, – пробормотал Поэт саркастически. – Ягоды, семечки, людишки… Слишком мелко. Или слишком обыденно, ведь не единицы и даже не сотни, тысячи людей отправлены в небытие! И во имя чего?

– Для блага государства, – буркнул Маран.

– Полно! Какое благо принесли государству арест и казнь поэта Лина, актера Сан Река, скульптора Стена? Что дали ему закрытие Инженерного Училища или разгон Школы Архитекторов?

– Архитекторы устроили обструкцию Великому Плану, – сказал Маран нехотя. – А Лин написал гимн на на смерть Изия… Сам отлично знаешь!..

– Ну и что?

Маран вздохнул.

– Поэт, не будь ребенком! Мы вынуждены поддерживать авторитет Изия, ибо это синоним авторитета власти. Ты сам только что вспоминал, как никто не решился поднять руку на императора – их удержала не красота минуты, не заблуждайся, их удержала извечная привычка склоняться перед властью. Люди в подавляющем своем большинстве по натуре рабы, им проще и понятнее оставаться таковыми, они предпочитают, чтобы им приказывали, и они делают все, что им прикажут. Но при одном условии: они должны верить в право власти отдавать приказы, а для этого авторитет ее должен быть непререкаемым. Лига взялась воссоздать наше полуразвалившееся государство, сделать его сильным и богатым, дать народу пищу, одежду, жилье. Разве такая цель не стоит того, чтобы ради ее достижения чем-то и пожертвовать?