Когда Дан, Ника и Дор вышли на одну из наружных лестниц, они увидели в тусклом свете редких лампочек огромную толпу.

– Что они тут делают? – удивилась Ника.

– Слушают, – объяснил Дор. – Зал слишком мал, туда попала лишь часть желающих.

– Неужели тут слышно?

– Да. Конечно, не так, как в зале, но слышно. Почти на пятьсот шагов. Это единственный такой зал в Бакнии, его строил тоже старый Расти. В те времена искусство поэтов не имело соперников, театр, музыка, лишенная слов, были еще малоизвестны, и на концерты поэтов собиралось невиданное количество слушателей.

– Так у вас все поэты поют? – поразилась Ника. – Но Поэт тоже иногда просто читал стихи.

– Это новые веяния. Совсем новые, их существование измеряется жизнью одного-двух поколений.

Они были еще высоко над землей, когда на нижней лестнице появился Поэт, и вся округа взорвалась аплодисментами. Когда же он спустился вниз, к нему подошла девушка в светлом платье и протянула длинную гибкую ветку с темными листьями, покрытую мелкими белыми цветами. За ней еще и еще, когда Дан с Никой и Дором пробрались к нему, в руках его была уже целая охапка, увидев их, он обрадованно улыбнулся и отдал цветы Нике. Лицо у него было усталое и счастливое. Когда он протянул букет Нике, Дан внутренне напрягся… и вдруг вспомнил, что за два часа Поэт не прочел и не спел ни одной строчки о любви. Его песни были о чем угодно – о деревенском учителе, о покалеченном солдате, о войне, о дружбе, о тоске, о скитаниях, о разобщенности, о единстве – о чем угодно, только не о любви. И странно успокоенный этим Дан даже не отреагировал на вопрос «тебе понравилось?», адресованный Нике – не им, а ей одной…

Ника не успела ответить.

– Ты был неподражаем. – Твердый насмешливый голос прозвучал за спиной Поэта. Тот стремительно обернулся.

– Маран!

– Да, дорогой друг.

– Ты был в зале?

– А ты на это не рассчитывал?

Поэт пожал плечами.

– Я не выбирал слушателей. Я пою для всех.

– Очень благородно с твоей стороны. Если б ты еще испрашивал разрешение государства выступать в зале, который ему принадлежит…

– Мне помнится, совсем недавно Изий заявил во время какой-то речи, что государству не нужно подобное старье, государству нужен гигантский земельный участок, который занят под эту, видите ли, рухлядь…

– Это еще не значит, что ты можешь использовать зал для собственных нужд.

– Каких собственных нужд, гражданин начальник спецотдела? Останови любого и спроси… впрочем, ты это и так прекрасно знаешь… Никто из тех, кто пришел сюда сегодня, вообще никто из тех, кто когда-либо приходил на мои вечера, не платил ни монетки. Я пою бесплатно.

– Это мне известно. Я не об этом.

– О чем же?

– О политических демонстрациях.

– Ты имеешь в виду мою песню памяти Расти?

– Разве ты знаешь за собой только это?

– Я не знаю за собой ничего, противоречащего чести и совести.

– Я тебя предупредил, Поэт.

– Благодарю за предупредительность, Маран.

– Ладно… – Маран вдруг изменил тон. – Все это частности. У меня есть предложение – посидеть за чашкой тийну.

– С тобой?

– Да, со мной. Или вы боитесь? Вы же видите, я один.

– Кто тебя знает, один ты или?.. – пробормотал Дор.

– Даю слово.

– Слово Марана?

– Слово Марана не хуже любого другого. Что, Поэт, не так?

– Возможно, так, – медленно сказал тот, – а возможно, и не так. Прошло слишком много лет с тех пор, когда я поручился бы за крепость твоего слова, Маран.

– Не веришь слову, так поверь здравому смыслу. Разве ты собираешься прятаться? Разве я не смогу найти тебя, где б ты ни спрятался, приди тебе такая фантазия в голову? Разве я не могу разыскать любого из вас в отдельности или всех вместе в ту минуту, когда мне это понадобится?