Этой редакции, как и издательскому дому в целом, всегда не хватало рук, поэтому сотрудники вынуждены были представлять собой универсалов. Светлана была фотокорреспондентом и фоторедактором. Она следила за фотобанком, принимала факсы, искала сюжеты для фоторепортажей, напоминала журналистам о конференциях и даже о заседаниях суда. Её стол был завален приглашениями и афишами. Перед ней лежал огромный, исписанный пометками ежедневник-календарь. Обычно Света предлагала несколько мероприятий редакторам разделов, а уже те соображали, что именно можно из них выжать, и раздавали задания. Это она должна была кричать: «Ледяной дождь! Надо срочно снимать!». Но вместо неё это сделала Алла Геннадьевна.

Кощеевна работала в «Молнии» со дня её основания, а это не менее девяти лет. Она ещё помнила те дни, когда информагентство в числе лучших попадало в рейтинги СМИ, когда в редакцию звонили не только сумасшедшие, но и преданные читатели. Бессменная Геннадьевна – женщина без возраста – была худощавой, острой на язык, самоуверенной и жёсткой, стремительной и неунывающей. Она как будто имела на жизнь чёткий план. Упадок «Молнии» она считала временным. И, видимо, потому не спускала своим подчинённым недолжного отношения к работе. А уж попасть ей под горячую руку!

Света обычно стремилась хорошо выполнять свою работу – не прыгать выше головы, но и не халтурить, чтобы не привлекать внимания начальницы. Ей вполне хватало стресса от того, что творилось у неё внутри. И она избегала всего того извне, что могло бы её потревожить. После разочарований в своей жизни Светлана решила, что главное – найти гармонию. Сейчас она не была уверена, что выбрала для этого правильный метод. Светлана пыталась создать вокруг себя некую защитную оболочку. Быть ничем не примечательной, но и не отталкивающей. Иметь знакомых, но не заводить панибратских отношений. Работать, но не спотыкаться, пытаясь взбежать по карьерной лестнице. Она пряталась за всем этим. Жила, словно была второй куклой в прозрачной матрёшке.

Сейчас, стоя на балконе, Света смотрела сверху на скелеты деревьев, на серые крыши гаражей, автомойки и нескольких частных домов. Она остро чувствовала, что её метод рухнул. Ей не удалось укрыться от естественного желания каждого человека – она хотела быть любимой. Даже чётко знала, кем именно хочет быть любимой. И что же с этим делать? Как можно избавиться от невыносимой тоски, от этого огня, который сжигает всё нутро? Как можно вырвать его из мыслей, из памяти, из головы? Как можно заставить тело не томиться в ожидании ласк? В ожидании его объятий, запретных поцелуев? Она не знала ответов на эти вопросы. Не знала, у кого могла бы об этом спросить. Ей нужен был тот, кому смогла бы излить свою душу, кому могла бы открыться. Может быть, ей стоило открыться ему? Рассказать ему всё? Всё-всё, не утаивая, не заигрывая – всё начистоту! Но как такое рассказать? И разве он этого не знает? Нет, он не потушит пламя, а только распалит. А ей этого совсем не нужно. Или нужно? Не этого ли она ждёт? Не этого ли она так долго ждёт от него?

Что касается работы, то ей надо было уже давно признаться себе – ей просто здесь скучно. Невыносимо скучно! Вот она и сказала себе это, но что дальше? Может быть, это лишь временная блажь? Или ей надо сбежать отсюда? Сегодня же написать заявление об увольнении и бежать… Но куда? И что это даст? Станет ли ей лучше и менее одиноко, если у неё не будет этой привычной и утомительной занятости. Нет, без денег в кармане точно не станет. Нет, бежать нельзя. Пока ещё нельзя. Пока она не придумает свой чёткий план на жизнь. Пока не поймёт, чего же она хочет.