Я переглядываюсь с Олесей.

«Не так уж прямо тут все умнее нас», – думаю я.

Наша первая вечеринка проходит у соседок-бельгиек. Общаюсь я мало, больше улыбаюсь и прикладываю к губам пиво, купленное для маскировки. Это вывод из моих последних классов школы и первых курсов университета: если ты не пьешь и не куришь, знакомства заводятся сложнее, люди к тебе подозрительнее, считают зазнайкой.

Здесь нами впервые выбрана стратегия «не выделяться», поэтому мы покупаем несколько бутылок пива и держим их в холодильнике, пока не наступает время вечеринок. Тогда мы берем свои четыре на двоих и проводим с ними не меньше трех-четырех часов.

Я общаюсь с чехом, с турком, с бельгийками. Встречаю француза. Он невысокого роста, черты лица выточены карандашом, что-то притягивает меня к этим французам однозначно.

– Ты откуда именно из Франции? – со знанием дела спрашиваю я, я уже знаю код таких разговоров.

– Что? – спрашивает он. Мы на балконе. У него небольшая щетина, на шее кулон, черная футболка обтягивает ребра.

– Откуда ты? – уже смущаюсь, диалог подвисает, говорю громче, чем нужно, и он морщится, слишком громко бывает даже больно, вспоминаю я.

– Я из Франции, а ты откуда? – немного выкрикивает, но не как я, не в ухо.

Знаю я, что из Франции, ведь обсуждали сегодня на «Введении в историю Нидерландов».

– Из Москвы, а откуда из Франции? – снова решаюсь я.

– Что?

На балкон вышло еще несколько человек, нас потеснили, он закуривает и улыбается.

А я в панике ищу выход с балкона.

Неужели я так плохо говорю, что он не может разобрать и этого легкого вопроса.

– Ничего, – улыбаюсь я, главное – не заплакать.

Он вдруг выдает мне какую-то длинную фразу, я киваю, но почти ничего не понимаю.

Для меня теперь страшна пауза, потому что я не знаю, что мне сказать, я ведь ничего не поняла.

Он заканчивает говорить и смотрит на меня вопросительно.

– Прости, я замерзла, – с этими словами я пытаюсь улизнуть в толпу, прочь с этого балкона.

– Ноу воррис, си ю!6 – кричит он мне, а я уже пробираюсь по комнате, главное – успеть свои слезы донести до нашего первого этажа.

Олеся разговаривает с чехом и смеется, чех тоже смеется.

Ей хорошо, она отлично разговаривает и все понимает.

Это знание больно жжет грудь: никакого тебе эльфийского леса без языка, дура, какая же дура!

Я сбегаю на лестницу, еще рывок – и я на улице, теплая жидкость из глаз сразу морозит щеки.

Олеся каким-то образом углядела мой побег и вышла следом на улицу. Мы в одних кофтах, хотя на улице сильный ветер. «Хорошо хоть не в носках тут ходим, а в обуви», – первый раз думается мне.

Олеся идет за мной, а я от нее, чтобы не видела, как я плачу, перед ней это будет в первый раз, стыдно.

– Ксюша, что случилось? Ксюша, да постой же ты! – Она взволнована и напугана.

– Олеся, я не понимаю английский! Не понимаю, не понимаю, ни черта не понимаю! Зачем я приехала? Что я буду делать? – Губы трясутся, я почти уже зашла за угол, чтобы никто на балконе не мог меня увидеть.

– Ксюша, все хорошо будет, я тоже не понимаю, – тихо говорит Олеся.

– Ты понимаешь, ты можешь общаться, я – нет!

Зачем она врет мне? Она всегда лучше знала английский, лучше все понимала, хоть бы не врала.

– Мы справимся, Ксюша, я помогу тебе, все будет хорошо… – вдруг Олеся понимает, что нет смысла настаивать на моем знании, обнимает меня.

Я успокаиваюсь, но мы уже не возвращаемся – идем домой, смотрим сериал «Друзья» и ложимся спать под звуки неудавшейся вечеринки. Наши две оставшиеся бутылки пива одиноко озираются на столе у соседок.