Память услужливо подсунула обрывки утреннего разговора.

«Сказочки для непослушных детей всё это. Чтобы за ворота не выходили, вели себя смирно и кашу мою за обе щеки лопали!»

– Я слышала, как она рассказывала историчке… – Лисицына запнулась, поджала губу и бросила на Серёжу умоляющий взгляд.

Мальчик понимающе кивнул и взял на себя неподъёмное для девочки бремя сказителя:

– Вы тогда в отпуске были, в мае. Ирина Геннадьевна оставалась с ночёвками, когда её дочь здесь жила.

Да, предприимчивая повариха нашла для чада «место под солнцем»: кормёжка за счёт государства, свежий воздух и, главное, мать всё время под боком. Но спустя пару недель девочка без объяснения причин была в спешке выкорчевана из интернатских стен обратно домой. С тех пор повариха здесь не ночевала. До сегодняшнего дня.

– Так вот… Как-то просыпается Ирина Геннадьевна среди ночи из-за мигания света. Ну, эти. Как их. Ну, датчики, которые на движение реагируют. Их потом убрали, потому что они якобы сломались, – Серёжа кивнул в сторону окна.

***

– Чёртов Петрович! – пробубнила женщина, одним махом откинув одеяло из лебяжьего пуха. Тонкая ткань сорочки, опьянённая потом, бесстыже лапала грузное тело. Духота майской ночи и без того сводила с ума, а тут ещё нескончаемая светомузыка за окном. Ирина, кряхтя и охая, поднялась с дивана и босиком пошлёпала к окну. Сторож обходил территорию три раза за ночь: в двенадцать, в три и в пять часов. Сон сморил повариху далеко за полночь, и предрассветное зарево ещё не залило небо огненной палитрой. Значит, старик решил разнообразить ночную вахту променадом под окнами Ирины в районе трёх часов.

«Нехорошее время, дьявольское», – пришло на ум поварихе, когда она прижалась мокрым лбом к прохладе стекла. Фонарные столбы выжелтили ровную полосу серого асфальта от застывшего дуба до глухих ворот. Безветренная мгла опасливо подбиралась к краям разудалых зелёных крон, отвоёванных у ночи мёртвым светом. Две мохнатые задницы – Честер и Чарли – мирно дремали на крыльце сторожки, подпирая хвостами плотно закрытую дверь. В одно мгновение, повинуясь электрической магии, свет погас, и аллея потеряла свои по-майски яркие краски.

– Чёрт-те что! – Женщина приоткрыла окно, выпуская спёртый воздух на волю, и вернулась к дивану.

С наступлением летних каникул Ирину обещали перевести на третий этаж, в угловую комнату, где жила историчка. Там было целых три окна, из которых открывался прелестный вид на яблоневый сад. Без фонарей, собак и уродливого дуба с заколоченным дуплом. Мысленно повариха уже расставляла на подоконниках новой комнаты глиняные горшочки с фиалками. Возможно, фантазии довели бы её до перестановки мебели или даже до выбора обоев под болотный цвет глаз. Быть может, скользя по волнам пограничного состояния между сном и реальностью, повариха успела бы сочинить речь в защиту своей комнаты от поползновений бывшей хозяйки, вернувшейся в сентябре из отпуска. Но сразу несколько событий, случившихся одновременно, выкинули её из мира грёз в душную действительность. Сначала лесную тишину разрубил громкий треск. Будто во дворе развернулась кампания по заготовке дров.

«Совсем Петрович с дуба рухнул!» – подумала повариха, продирая глаза. Передавая эстафету, один за другим вспыхнули фонари. Дубовые ветви встрепенулись, затем с многоголосным мычанием потянулись вверх и с громким вздохом облегчения рухнули вниз, безвольно повиснув на мощном стволе.

Женщина почувствовала, как на голове зашевелились мокрые от холодного пота волосы. Крик, застрявший где-то глубоко в глотке, схватил ледяными пальцами голосовые связки в попытке разомкнуть челюсть…