– гимн января и причина, к счастью, кратковременной размолвки с тобой. Или одна из причин? Перед Рождеством прискакал Славка, довольный, как Винни-Пух после горшочка мёда:
– Гляньте чё раздобыл! – и махал перед носом кассетой, словно волшебной палочкой. Из бешеного набора слов его тарабарского от эмоций языка выяснилось, что какой-то там Саня на Комсе за чирик музона накупил, и Славка её выпросил на день, чтобы перезаписать. – Так что тащите шарманки, щас всё организуем.
«Соната» играла, «Романтика» записывала, мы с Алинкой подпевали – кто кого перекричит и балдели от мелодии:
– Вы хоть знаете о чём они поют? – ты поморщился.
– Не нравится? – изумилась я. До сих пор никаких разногласий между нами не наблюдалось.
– Нравится, – буркнул ты. – Глупостей они не поют, конечно, но посыл ни к селу, ни к городу, вот честно.
Я расстроилась. Что же они поют? Ты словно мысли мои прочитал:
– Нам это не подходит, – твёрдо сказал.
– Это всего лишь песня, – вклинилась Алинка, – зачем ты её на свой счёт принимаешь?
– А зачем так восхищённо орать?
Мы переглянулись с подругой и замяли тему. Для ясности, так сказать.
Утро 6-го января порадовало снегом. Крупным, пушистым, мягким, как ладошка младенца. Мы – Алинка, племяшки, Верочка и Илона, высыпали на улицу, как бусинки на пол. Носились по саду, двору. Лепили снеговиков, кидались снежками, натирали друг другу щёки. Падали морскими звёздами в сугробы. И визжали от восторга. Лица раскраснелись, варежки промокли, носы замёрзли, а в дом – не загнать. А душе – жарко, душа – на воле!
– А, ну, марш домой! – кричала в форточку сестра Лена. Сердилась сквозь улыбку, – ладно мои – малышня, но вы-то ж – здоровые, а? Барышни, а туда же! – она постучала пальцем себе по лбу, – где соображение? Простудитесь, лечи вас потом в Рождество!
Нехотя вернулись в дом, загребая снег валенками. Оглядываясь на сахарные яблони. Вишни в снежном ришелье. Манили пальчиком, искрили сосульками. Вздохнули тяжко на пороге.
– И правда, – сказала Алинка, – чего мы, как с цепи сорвались? Будто снега никогда не видели?
Стряхнули зиму с плеч, и – в дом, в дом! К печке, к чаю, к пряникам!
А потом ту самую кутью варили. Мы в этом деле – новички. Горожане! – закатывали глаза соседки, но рецепт дали. Секреты раскрыли. Обычная каша, на самом деле. Но с выкрутасами, как сказал бы папа. На компоте варить надо, ага. А ещё мармеладу добавить, орешков грецких. Можно мёду.
– И чего, мы это будем носить? – спрашиваю. А сама б всю кастрюльку глазами съела, по донышку бы ложкой выскребла.
– Ну, ты даёшь! – Алинка возмутилась, – Естебственно. И не носить, а колядовать, вот как. Между прочим, не одни. Забыла? – многозначительно так смотрит.
– Нет, ты чё! – замираю: забудешь тут. Мне уж всё равно что делать, что за колядки такие, лишь бы с тобой.
– Конечно – куда ж без принца! – Алинка рассмеялась с моей реакции и передразнила, – ну ты даёшь, «мы это будем носить»!
Я краснею и украдкой грожу ей пальцем: додразнишься!
– В общем, мы угощаем, нам в ответ – подарки. Детям – сладости, а взрослым – деньги. Или сто грамм, – просвещала подруга, поглядывая на Лену. Сестра про сто грамм пропустила мимо ушей, или сделала вид, что не услышала, зато встрепенулась при слове: