Колёса электрички мерно стучали, а я втихаря злилась. На болтовню и деловитость подруги; на себя, потому что боялась; злилась, потому что злилась на подругу. Аж губы побелели. Думала, как нажму сейчас на стоп-кран, как побегу по шпалам назад. Домой, в спасительную ракушку на пятом этаже. Хорошо, что Алина не замечала моего состояния, а то, чтобы ей сказала? Я никогда не сопротивлялась, никогда ничего не делала для того, чтобы изменить ход своей судьбы, и вот – пожалуйста. Я ехала выяснять отношения. Бред какой-то, помогите, это – не я! И не узнать, как сложилась бы дальнейшая жизнь, поступи тогда не так, а иначе. Какие события произошли бы, каких людей встретила бы, каких – нет. Счастливее стала бы?

– Следующая остановка «станция Каяла», – пробормотал динамик, прервал размышления о том, что однажды человек либо сам, либо под чьим-то чутким руководством переводит стрелку и – поезд жизни мчит уже по другому пути.

Алинка вскочила:

– Ну, чё, подруга? Бери шинель, пошли домой. В смысле, на выход. Нас ждут великие дела. Бац, бац, и – в дамки!

Мне бы её оптимизм, вздохнула про себя и спрыгнула вслед за ней на перрон. Мир встретил радужными красками. Их яркость легко оценить осенью, когда в череду одинаковых, как близнецы, серых дождливых будней вдруг вклинивается, протискивается приветливый солнечный денёк. Ласково сияло солнышко. Асфальт блестел, словно умытая мордашка сорванца, на небе – ни тучки. Ходили слухи, что наступило бабье лето. Последний привет из сказки про тепло.

– Веди меня, Сусанин! – скомандовала подруга. Важно так. Я невольно рассмеялась: то ли Владимир Ильич с кепкой на броневике, то ли товарищ Сталин, только без усов и трубки. – Далеко ли топать, свет мой зеркальце, скажи?

– Недалеко. Сорок минут, по прямой да мосту через речку, и на месте, матушка, – паясничала я. Сердце забилось с новой силой. Мысли, как горошины в стеклянной банке, перекатывались, стучали дробно в висках, бились пульсом: «скоро». Шаг печатал по тротуару, оставляя след: «скоро». Скоро!

Донской встретил шумом прибрежных камышей, порывами ветра, рябью на тёмной воде. Кагальник отражал небесную глазурь и карамельные облака.

– Красотища! – восхитилась Алинка. – Лепота!

Я наполнилась гордостью за хутор по самый краешек души – так мечтала, чтобы подружке понравилось место, которое любила с детства. Настроение стремительно росло вверх, как росток к солнцу. У моста мы встретили соседского парня Димку на «Яве». Его растерянный вид (наверняка серебрянка ослепила, видать, не вся осыпалась по дороге) привёл меня в какое-то легкомысленное состояние:

– Привет, – махнула ручкой, как будто для меня это плёвое дело – первой здороваться.

Алина улыбнулась загадочно и отвернулась.

– Пять раз оглянулся, прикинь! – подруга чуть ли не приплясывала. Посчитала. Она сделала вид, что ищет платок в сумке. – Вот это фурор, вот это я понимаю! Ладно, почапали дальше. Будем сеять ужас и панику в рядах противника нашей красотой. Первый опыт удался на славу.

«7 октября. 19-00.

Так надеялась, что Димка растреплет всей деревне о том, что мы приехали. И кое-кто тоже об этом узнает. И примчит на своём «Минскаче». Мы увидимся, поговорим, и… либо пан, либо пропал! Димон, конечно, разболтал, молодец. Пол хутора уже слетелось поглазеть на городских мамзелей. Аки пчёлы на мёд. Но только без того, кто так нужен! Я в отчаянии, Дневник. Вздрагиваю от каждого звука. Ушла с лавочки, не могу, умирать снова и снова, понимая каждый раз – что не Он. Ну, хоть Алинке хорошо: она там как рыба в воде и веселится вовсю. Велела мне собираться на дискач. Честно? Я б домой собралась. Но дурацкая надежда не отпускает – а вдруг? Вдруг придёт на танцы?»,