– Не жизнь, а малина! Но чего-то тебе не хватает. Может денег?

– Денег, известно, всегда не хватает. Пенсию вроде исправно платят, да мала пенсия, гроши какие-то. Как её получу, пенсию, делаю расчет в тот же день, как дожить до следующей пенсии, сколько в день тратить рубликов будет позволительно. Еще и в заначку положить требуется, хоть самую малость, но положить.

– Хозяйственная ты, бабушка, предусмотрительная. А я было подумал, что спишь целыми днями, с боку на бок переворачиваешься.

– Сплю поболе, сынок, чем раньше. Молодой была – целыми днями робила, думала, отосплюсь на старости. Вот пришла старость – спится да не так. Жить осталось может несколько годков… жалко умирать, хотя и жизнь подлючая чаще. Раньше сила была, так копейки получали и в одежке одной десятками лет ходили, война, разруха, потом вроде как жизнь справилась – опять какая-то инфуляция! Откуда она взялась, кто её придумал? Говорят, чтобы русский народ по миру пустить всё это придумано, чтобы сгинули; так фашисты от евреев освобождали землю… Однако и её пережили, нынче гляди: машин сколько, ровно ходить разучились, через дорогу не перейдешь. Соседка моя шкаф деревянный купила, дак он дороже коровы!.. Скоро уж придем, вот и улочка наша началась.

– И часто картошку возишь? – зачем-то спросил юноша.

– Да где часто, нет не часто, – сказала старуха и, помолчав, лукаво прищурилась, воровато насторожилась, успокоено обмякла и тихо прошамкала:

– Картошечку энту я с базы слямзила, стибрила получается. Мы с Анисьей, соседкой моей, на четвертой овощной базе, на сортировке картошки робим. Я смекнула: на воротах сегодня как раз Дашка стоит, соседка тоже наша, прихвачу с собой мешочек картошки – что мне, грешной, за него будет? Семь бед – один ответ. Зато с картошкой пол зимы буду. Ноне картошка пятьдесят рублёв за кило! А водка девяносто рублёв! Когда такое было? В войну токмо было такое.

Неожиданная откровенность старухи, её признание в воровстве на грани бахвальства, снова жутким холодом покоробило юношу.

– Так значит картошка ворованная! – Заволновался он, распаляя себя. – Ты, старая перечница, ты – божий одуванчик, своровала картошку! Ты, оказывается, гнусная воришка! И меня втянула в это грязное дело. А я, дурак, тащу, стараюсь. Гуманизм. Милосердие. Сострадание… Эх! слова эти не для нас с тобой. Да и вообще для кого эти слова!? У тебя, наверняка, на десяток таких мешков денег хватит. Но ты и в самом деле расчетливая и бережливая, хозяйственная и смекалистая, предпочла просто-напросто стащить, что плохо лежит. Неужели так просто можно нарушить закон? Не мучаясь, не тревожась. Нет и тени переживаний! Знай же, одна из бед в том, что все мы, россияне, живем не по закону, но по понятиям! Мы делаем то, что выгодно в данный момент, но не как дОлжно по закону, по установленному порядку, по правилам, у которых нет исключений! Понимаешь, нет у закона исключений, – с благородным гневом выпалил юноша.

Несколько мгновений он пристально смотрел на старушку – резко повернулся и зашагал в обратную сторону. Старушка побежала за ним, причитая:

– Сынок, соколик, куда ты?! Разворачивайся. Что за напасть такая!

– Картошку я свезу на склад. А тебя следовало бы сдать в полицию. Вот куда!

– Что ты, сынок? Очумел? Да что убудет с мешка, что ли. Пожалей ты меня старую.

– Ты можешь говорить что угодно. Мне все равно, что ты скажешь. Я знаю: главное – справедливость. И никогда не лгать.

– Ну, чего ради ты взялся мне пособить. Шел бы своей дорогой.

– Дорога у всех одна. Идти по ней надо вместе – иначе будет катастрофа!