Провались ты со своей брехливой поэзией, подумал ошалевший Егор. Какая-то таинственная, колдовская сила опустилась на него. Его товарищей и весь мир. Что за бред, ползти всю ночь (после смертельного боя), прятаться с другими бойцами вдоль дорог и в лесу от немцев, чтобы потом… Да, чудны Твои дела, Господи! Странный, однако, немец. Может и впрямь, наш разведчик? Шпион… Надо быть с ним по-строже. Спуску не давать. Ишь чего удумал, комиссаром буду. Видали мы таких комиссаров… Но знает он на порядок выше, чем все мы. Что-то такое, что нам неведомо. Я и руки его не разглядел, когда он за пистолет ухватил. Волшебник да и только. В глаза смотрит редко. Все наскрозь… Но если посмотрит, то держись. Будто огнем ожжет. Повезло мне с попутчиком, что ни говори. Он велел завязать шарфюреру Шапсу руки. Беннеке не препятствовал. Залез (весьма непосредственно) в бронемашину. Вылез из нее с кожаным сундучком, в котором оказалась плоская бутыль с серебряными стаканчиками и прочим столовым прибором. Предложил выпить за успех. Бойцы нерешительно помялись. Ни один из них не подошел. Егор, смущенно пожав плечами, принял из холеной руки гитлеровца серебряный стаканчик. Пахучая едкая жидкость приятно заполнила горло. Заволокла мозг. С минуту он стоял, заполненный светом. Головы своей Егор не чувствовал: так «прострелило» его сверху. Значит так надо, сказал его внутренний голос.

Они ехали на «трофейной» бронемашине сутки. Вел ее Шапс. По настоянию Беннеке, ему пришлось-таки развязать руки. (Убитого роттенфюрера Эшкеля зарыли недалеко от пруда.) Рядом с водителем сидел сам Беннеке. Он был необычайно спокоен. Перед тем, как забраться в железную кабину с прорезями, шепнул по-немецки несколько слов своему «товарищу». Тот и не думал возражать. Выглядел потрясенным, не меньше, чем советские бойцы. Через запруженные германскими войсками дороги Смоленьщины, минуя почти беспрепятственно (благодаря таинственному предписанию Беннеке) многочисленные посты фельджандармерии и SS, они въехали в Московскую область. Линия фронта была поблизости. В сгущающихся сумерках отчетливо виднелись вспышки далеких взрывов. Доносился гул канонады. Один раз сверху донесся оглушительный вой. В свете фар с маскировочными фильтрами было видно, как германские солдаты и офицеры бросились в разные стороны от своих бронетранспортеров и автомашин. Кто-то из притаившихся бойцов тоже дернулся вперед. Но Беннеке легким ударом ладони в шею «вырубил» его на несколько минут. Вскипевший было Егор, тут же сообразил: налет был наш, советский. Заметь гитлеровцы человека в красноармейской форме – последствия могли быть необратимыми. Только и всего…

В старинном русском городе, наполовину разрушенном и сгоревшем, Беннеке велел Шапсу заправить бронемашину. Тот подкатил к огромной пузатой автоцистерне, стоявшей на площади. От нее на клапанах тянулись толстые резиновые шланги, от которых заправлялись танки с тавро из красного круга и белой, с загнутыми краями, тибетской свастики. Их было много, этих коробчатых машин с приземистыми башнями. Над ними был растянут широкий маскировочный тент с матерчатыми шишечками и веточками. Танкисты в черных и светлых (бумазейных) комбинезонах неспешно прохаживались невдалеке. Хлопали в борта бронемашины и посмеивались. Кое-кто из них переговаривался с Шапсом. Тот отвечал односложными фразами или вообще молчал. К этому времени окончательно успокоился. Когда шланг с клапаном отсоединили (высокий гитлеровец сделал отметку в путевом листе), Беннеке на мгновение зажег свет в кабине. Разобравшись с картой в планшете, он бросил Егору через плечо: «Вот и приехали, молодой человек». Они выехали из города, миновав обложенный мешками с песком пропускной пункт. Углубились в лес. Бронемашину, по молчаливому приказу Беннеке, загнали в чащу. Вытащили из крытого кузова маскировочный чехол и запаковали в него. Эсэсовцы облачились в короткие пятнистые куртки с капюшонами. Надели на спины рыжие ранцы и спальные мешки. В руках у обоих были короткие черные пистолет-пулеметы с плоскими обоймами и складывающимися прикладами. По совету Беннеке, Егор построил Малую Красную армию. Бойцы выглядели смущенно, но с положением «обоих фрицев» уже смирились.