– Обмочился, бедненький, – сообщил Цыгайло и отполз подальше от толстяка, у которого на штанах расплывалось большое многозначительное пятно. Он часто и слабо икал, смотрел плачущими глазками. Лежащий рядом коллега посматривал на него с презрением.

– Дыши теперь тут, – проворчал Дорохов и тоже переполз. – Хорошо еще, что не обделался.

– Кто сказал, что не обделался? – Вершинин потянул носом и включил задний привод.

– Мужики, я тоже сейчас обделаюсь… – заныл молодой Листвянский. – В засаде делать было нечего, ягод зеленых объелся. Вроде нормально всё было. А сейчас как вспучило… Прощайте, мужики, не поминайте лихом… – Листвянский подхватил автомат и потащился с видом тяжелораненого в ближайшие заросли.

– Твою мать, – вздохнул Вершинин.

– Не наедаемся, – проворчал Дорохов.

– Это ерунда, – прогудел Цыгайло. – Меня в засаде клещ в бочину цапнул. Лежу, а он, гадина… Ножом его кое-как выковырял.

– Это был фашистский клещ, – пробормотал Дорохов. – Ты убил его?

– Да куда там. Твердый, зараза. Даже не знаю, всего ли выдавил. И что теперь…

– Безвредные они, – напомнил Вершинин. – Сифилис не разносят. Спи спокойно.

Зорин задумчиво перебирал офицерские книжки пленных фашистов. Принадлежность «задержанных» к СС уже не обсуждалась. Худой – штандартенфюрер Пауль Вейссер – что-то вроде полковника. Толстяк – штурмбанфюрер Хайнц Ланге – стало быть, майор. Добыча знатная. Вот только в папочке у Ланге были лишь листы чистой бумаги – похоже, на совещание ехали. Заткнув нос, он подобрался поближе, вытащил кляп из глотки майора. Тот надрывно закашлялся, захрипел на языке Шиллера и Гете:

– Не убивайте, я все расскажу, я всё знаю…

Замычал второй. Подумав, Зорин и этого избавил от затычки.

– Ланге, не вздумайте ничего говорить этим русским свиньям… – захрипел, проглатывая слова, Вейссер. – Это секретная информация. Вы же офицер, черт возьми, вы давали присягу… Умрите с честью, Ланге…

– Да идите вы к черту, Вейссер… – дергался толстяк. – У меня две дочери… я вообще не строевой офицер, я связист, у меня гражданский диплом… Я, в отличие от вас, всего лишь год в СС и никогда не испытывал особой любви к этой вашей организации…

«Неплохо», – подумал Зорин, не выдавая до нужного момента своего знания немецкого.

– Конфликтуют парни? – миролюбиво поинтересовался Цыгайло.

– Вроде того, – отозвался Зорин. – Один упертый, другой согласен говорить.

– В расход упертого? – равнодушно предложил Дорохов. – А то ведь усовестит коллегу. Да и второй после экзекуции разговорчивее будет.

– Можно, – согласился Зорин и вынул ТТ-33, отвел затвор. Времени в обрез, а уламывать этого гордого представителя арийской расы… Вейссера не впечатлил нацеленный в лоб пистолет. Он зашипел, как гадюка, начал извиваться, ругаться последними немецкими словами, плюнул Зорину в лицо, но не попал. Видит бог, Зорин бы выстрелил – хотя и не любил стрелять по безоружным. Палец уже напрягся на спусковом крючке…

– Да ладно вам, товарищ сержант, грех на душу брать, – проворчал Дорохов, вынимая из ножен широкий обоюдоострый кинжал, – сам с ним разберусь – по-тихому, по-семейному, да и не здесь – чего же гадить-то в нашем уютном кругу.

Он сцапал Вейссера за воротник и поволок наверх. Эсэсовец сопротивлялся, рыл носками землю, шипел неласковые выражения – причем из-за скудности ругательных идиом в немецком языке начал уже повторяться. Дорохов всадил ему в брюхо нож – по самую рукоять, провернул, подождал, пока отмучается, вытащил лезвие. Мертвый штандартенфюрер свалился под ноги выбирающемуся из кустов Листвянскому.

– Ну, спасибо! – всплеснул руками боец. – Своего дерьма мне мало. Целого штандартенфюрера замочили. Где мы их брать-то будем?