– Дать бы тебе в ухо. – С оттенком сожаления в голосе, сочувствовал скорее себе нежели брату Парс, похлопывая того по плечу.

– Ну, и куда ты его дел? – устало, уже как бы нехотя спросил Парс.

Тогда и произошло то, что стало той самой чертой, событием, после которого судьба человека резко меняется, и он больше никогда не становится прежним. Для Парса этой чертой стали откровения брата, а точнее та их часть, что касалась распоряжения им награбленным.

Фарс отпустил брата и отодвинулся на то расстояние, на котором стоял прежде. Слёз на его глазах не было, кожа лица вовсе не багровела, а вместо жалостливой и грустной физиономии на Парса смотрело уверенное и спокойное лицо.

– Я загнал его прямо там, в порту. Одному купцу с севера, что отплывал на рассвете к себе домой, после удачной торговли соболиным мехом в наших краях. – Фарс ещё раз громко шмыгнул и одним быстрым движением, машинально подтёр рукавом под носом, хотя под ним ничего скользкого уже и не присутствовало.

– Он протянул мне горсть золотых динаров. Но, я ж не дурак! Любой продавец, да и просто мало-мальски соображающий горожанин, сразу заподозрит меня в воровстве, если я расплачусь с ним золотом. Поэтому я вернул купцу динары и обменял их на увесистый мешочек меди. Тот северянин онемел от счастья, когда такой редкий экземпляр достался ему всего лишь за медь.

Фарс перемялся с ноги на ногу и слегка поёжился. Парс видел, что малому холодно и что тот очень устал, но отпускать его до выяснения всех обстоятельств он не собирался.

– Давай, продолжай. Чего замолчал?

И Фарс продолжил.

– Потом я вздремнул, как ты мне и советовал, в одной из лодок, которые стоят на стапелях для ремонта. Туда точно никто не лезет раньше полудня. – Фарс пожал плечами, и продолжил само собой разумеющимся тоном.

А когда я проснулся, то вспомнил, точнее мне напомнил мой бурлящий живот, что ел я последний раз вот уже сутки как прошли тому назад. Тогда я направился на продуктовый рынок. Хорошо, что к полудню там уже полно народу и в толпе никому до тебя нет дела. Только хапуги и жадные до любого гроша продавцы пряностей зыркают с подозрением на каждого проходящего мимо оборванца типа меня. Боятся, что у них стырят горсть перца или тёртого имбиря. – Фарс угрожающе погрозил кулаком воображаемому продавцу пряностей. – Лучше бы они боялись за банки с паприкой, что стоят на прилавке.

Видимо они ему действительно сильно насолили когда-то. Но Парсу это было не интересно. Его больше интересовали медяки, которые, судя по рассказу брата, всё ещё никуда от него не делись.

– Так, где медяки брат? – не лишённым подозрения взглядом Парс выжидающе смотрел на брата.

– Ну, да. – Фарс почесал ухо, и продолжил.

– По дороге на рынок я видел с десяток бездомных малявок, возле входа в храм богини всего сущего Тиши. Эти вечно там побираются в надежде получить корку чёрствого хлеба, от прозревших во время молебна достопочтенных прихожан, или не до конца обглоданную кость, если хозяин ресторана, что стоит напротив храма, решит выкинуть её в мусор, а не отдать бродячим собакам. Тогда-то я и решил, как потрачу медь.

Парс потихоньку начинал понимать, к чему клонит хлюпик и, не верил собственным ушам. Он с трудом сдерживал собственную челюсть, которая стремительно хотела отвалиться от удивления.

– Так, и ты решил? – Парс ждал любого ответа, но только не того, что получил.

– Да, я всё решил! – в свойственной ему отмахивающейся манере, буркнул Фарс и тут же продолжил рассказ.

– Ну и сделав, все дела как решил, я перекусил лепёшкой с сыром у Бул-Ка-Тамена. Того пекаря, что скупает у отца половину улова. Помнишь?