Домой она вернулась худой, как шкидла и родные ахнули, не узнав в этой жёсткой до жестокости, девушке с огромными мантикоровыми глазами, свою дочь.

Странно это – иметь такое сильное звериное чутьё. Сколько себя помнила Александра, оно всегда присутствовало в ней. Оно же диктовало ей манеру поведения. Частенько анализируя свою жизнь с высоты возраста, девушка всё сильнее убеждалась, что в ней есть нечто, что не стыкуется с обычными человеческими качествами. Она была очень понятливым, вдумчивым ребёнком, но её интересовали совсем иные игры. И все они были похожи на игры хищника со своей жертвой. Игры полные жестокости. Александра училась охотиться! Именно так она сейчас могла охарактеризовать их. Эти странные игры были частенько обоюдно опасны, как для её жертвы, так и для неё самой. С давних тех пор на теле девушки остались ужасные рваные шрамы – метки прошлых огрехов. О, если бы мать, хотя бы раз увидела, как её детище с упоением играет со змеиным выводком. Как она таскает гадюшат за хвосты. Как она ловит мышей и крыс, с завидной реакцией. А потом, привязав их на ниточку, играет с котёнком подобным фантиком. Как разрывает лягушек на части, рассматривая их корчащиеся внутренности. Как нападает и носиться за зайцами, в суданке, многократно раня себе босые ноги острыми листьями и не замечая в азарте этих ран. Бесится с племенным бараном, катается верхом на свиньях, отрывая им уши. Как улепётывает от разъярённого ею быка на дерево, чтобы оттуда потом дразнить взбешённое животное. Как, очарованная, входит в круг бесящихся от избытка мужского возбуждения жеребцов и садится на землю в центре, по-татарски. Во все глаза любуется она безудержной силой и лихостью подобных тварей, в которых влюблена навек. Как досконально и продуманно изучает она своё тело, пользуясь любой возможностью, чтобы заглянуть, как оно устроено внутри: то, что у других детей вызывает бурю слёз, у Александры вызывает огромный интерес. Она пробовала свою кровь на вкус, сравнивая её со вкусом крови других людей, животных, с упоением рассматривала свои и чужие раны, и творила ещё много лихого непотребства. Но насколько жестока и безудержна была она в детстве, настолько нежной и чувствительной стала она, когда выросла. Сохранив из прошлого только способность трезво мыслить тогда, когда все паникуют, и находить некий кайф, от восхищения силой опасности, что наводит на других ужас.

– Эге-гей, русалка!!! – Александра дёрнулась, тщётно пытаясь скрыть наготу в кристально чистой воде. По железке, шустря колёсами, проезжал дизель, с которого свистели и улюлюкали, смеясь, человек пять-шесть железнодорожников. Александра развернулась к ним спиной и нырнула в глубину озера, нагло показав им голый зад.

*****

Под знаком транзитных номеров. Они колесили по чудовищно необъятным просторам Сибири, делая в день около тысячи километров. Они улепётывали от зимы, наступающей им на пятки, и неизменно догоняющей их по утрам. Её близкое дыхание замораживало окна машины, и заставляло кутаться в ватное одеяло. В Барабинских степях они остановились на перекрёстке в минутном раздумье. Направо шла старая покорёженная трасса. Прямо – новёхонькая четырёхполосная магистраль, блестящая от дождичка чёрным асфальтом, и раздороженная белой свежей краской. И никого от горизонта до горизонта, ни там, ни здесь.

– Ну что, куда? – спросил отец Александру, словно не он три раза колесил по России.

– Справа идут дожди. Видишь, ни одной машины нет на старой дороге… – мгновенно проанализировала ситуацию девушка.

– Да, если там дожди, то и на танке не проедешь. – подтвердил отец.