И, продолжая мысль свою. Это, как и у меня математика, который любое сложное и необъяснимое явление облекает сначала в абстрактную формулу и, как бы самому тогда становится понятна глубинная суть самого сложного и ранее не ясного для понимания явления. Да и, как у Альберта Эйнштейна: всего-то каких-то 6 знаков Е=m * С2, где Е-энергия, равна масса умноженная на скорость света. А каково объемное наполнение той его энергетики мысли и самой силы всей окружающей нас, и меня. И в частности, Природы моей, где здесь на Земле и рядом на божественном Солнце, где сама невероятно сжатая где-то там в его ядре масса водорода легко переходит в невероятной силы энергию, которая меня питает каждый день и даже каждый час своим теплом и своей жизнь мне дающей энергетикой, заключенной в этой краткой формуле, когда сама масса легко, превращается в эту жизнь мне дающую энергию. А уж где-то там далеко в далекой-предалекой на миллионы или миллиарды световых лет от меня в космической непонятной до сих пор мною, как и «Черный квадрат» в какой-то черной дыре, одной из миллионов таких черных дыр наоборот уже сама эта жизнь дающая энергию, в том числе и мысли моей, несущейся по просторам Космоса вдруг в вихре и в тамошнем водовороте падения в какую-то бездну неощутимой мною сингулярности всего и вся, и естественно даже самого моего и его Малевича Времени, и понятно, сжимающегося там всего Пространства легко и незаметно переходит в эту будущую мою массу и в ту мою энергию вовсе нового космического моего вещества и даже всего моего рвущегося наружу к свободе естества, из которого за миллиарды лет вероятно внове буду я, но уж наверняка в другой и в новой божественной ипостаси, и естественно, вовсе в другом временном измерении, и даже в другом планетарном расположении не в этом Малевича «Черного квадрата» космическом Пространстве, а именно там, где и начнется само то новое наше Время и то новое, уж точно не моё даже летоисчисление, и понятно, всё то, и это новое внеземное окружающее Пространство и весь этот особый неземной космический Эфир его.

И именно теперь, осознав всё это «Черный квадрат» Казимира Севериновича Малевича мне напоминает еще и как бы кем-то из великих и давно причисленных к лику святых, не Рублева ли или самого неповторимого Грека, икону, которая и часто поутру еще от умиления как мироточит, и даже теперь меня зовет к этому поистине философскому размышлению, зовет к какому-то особому осмыслению даже пути моего земного, чтобы вот так неожиданно, остановившись у этого «Черного квадрата» в той храмовой тиши самого многими неоцененного и непонятого его из начала ХХ века искусства, мне хоть немного поразмышлять с самим и с собою, как бы, общаясь с самим нашим Великим Богом, а еще и с нашим Иисусом Христом, как бы еще и соизмеряя свою жизнь с его тогдашним на земле Израиля и на той, знаменитой на весь мир горе Синая с его подвижническим подвигом во имя всех нас, людей Земли этой…

И теперь, мои мысли, как бы перехватывает французский художник Александр Бенуа, как бы поддерживая меня. «Несомненно, – писал художник Александр Бенуа, – это и есть та икона, которую господа футуристы предлагают взамен мадонн и бесстыжих венер».

И я от себя бы добавил, где в облике тех венер и мадонн каждый видит ведь такое разное. Для одних это просто та их современная, в чем-то вульгарная эротика или даже какая-то недосягаемость вожделенного именно для них и даже всего их внутреннего по трезвости их чувственно-плотского, а по Фрейду может в чем-то еще и того эротически детского, а для другого – он видит там на полотне это великое, да поистине величайшее и наверное единственное в Мире творение нашего Великого Господа Бога, чем не восхищаться нам ведь никак нельзя, невзирая на их показную для кого-то всё таки всю их тех венер девственную откровенную для кого-то наготу, показывающую то полное поистине божественное совершенство их совершенных тел, предназначенных, чтобы в очередной раз дать миру своё и любви их с Адамом новое творение и пусть то будет не христианская Мария, и путь то будет не сам Господь Бог, рожденный ею и добавить ведь уже ничего там нельзя к тому творению художника, говорящего с нами из глубины веков. И добавить ведь уже ничего там нельзя ни самому художнику, ни тем более самому Творцу, так как у настоящего совершенства нет никаких видимых его границ и даже осязаемых руками моими пределов, как и у самой нашей Вселенной, которая как бы в никуда и каждодневно невероятно быстро расширяется, но никогда она не достигнет того конечного её предела, где уж будет настоящий конец тому убыстренному расширению её буквально в бездну, так как с других участков её она в то же самоё время наполняется и самой, но уже новой материей и еще особым идущим издали излучением, которое мы, может быть, и не видим, но уж точно мы ощущаем его ежеминутно и ежечасно – это точно и наверняка.