А хочется всегда и каждому из нас, и горы легко мыслями своими своротить, и еще героем хоть раз бы в жизни стать, постоянно само выражаясь только в труде и, понятно еще и в творчестве, чтобы тобою затем и все близкие по-особому породному гордились, и еще безмерно радовались за тебя!

А раз, начавшись внутри нас и в каждой нашей клеточке, то часто скрытое где-то там внутри нас движение к естественной нашей смерти и, еще само однонаправленное стремление от рождения и к самой конечной нашей точке – самурайской гордой смерти и неизбежному в конце жизни сепукку нашему, уже само по себе превращается в то особое и такое поистине неизмеримо философское, и может для кого-то даже вероятностно-временно-абстрактное и, не совсем даже и понятное, да и не понятое многими тем незыблемым философским законом «отрицания-отрицания», когда мой родной, мой единственный и не только единственный понимаю это, а еще такой любимый младший сын Василий легко отрицает только уже своим рождением 18 числа в июне 1984 года, своим первым вздохом самого меня – отца и родителя его, а уж внук мой родной Степан, сын его, рожденный 23 октября 2012 года вот также первый раз, вдохнув этот морозный звенящий камчатско-тиличикский ядреный тихоокеанский вольный воздух – сначала отрицает моего младшего сына, и уж теперь и уже дважды отрицает всего меня, такого гордого, такого обрадованного и такого вдохновленного этим поистине божественным обретением его в жизни теперешней моей.

А, сложив всё вместе, получится и получается вся наша семья и одновременно получается еще, и всё тоже по древнему философское незыблемое двойное и многими не осознанное, и естественно не понятое до сих пор философское определение «отрицание-отрицания», так как этот третий и самый малый из нас, и из семьи нашей – теперь мой любимый внук Степан отрицает естественно второго, а второй – это мой сын Василий, который давно отрицает первого из нас – отца своего, так как и я вот, вероятно, довольно таки случайным, таким же своим рождением также легко, и естественно сразу же по факту только своего довольно таки случайного рождения также неизбежно сразу же единожды отрицал своего отца и уже дважды отрицал своего деда такого мне теперь родного – Якименко Ивана Андреевича, и даже, вероятно, не раз и не два раза отрицал родную мать свою Евфросинию Ивановну по отцу Левенчук, а в девичестве Якименко и, понятно дважды я сам отрицал своей же жизнью трепетно мною любимую бабку родную Надежду Изотовну Кайда по второму мужу и Якименко по первому мужу, такова уж судьба их женская, а в девичестве ведь была она – Науменко. И как бы три фамилии, а судьба то одна. И эти наши три фамилии, а человек ведь один и сущность его одна и та же.

И вот, я только теперь явственно вижу – это и есть та особая философская спиральная вечность нашего всего земного здешнего камчатского бытия и нашего вечного единения с тем абсолютно безмерным, только чуточку может нами и познанным, да нисколько не познанным (!) и, всем тем безмерно Космическим, и таким безмерно великим, окружающим нас всех его таким протяженным, отрицающим своим существованием всех нас тем космическим постоянно вибрирующим эфиром на каких-то удаленных струнах, что это и ясного, и понятного, и понятого определения не имеет в этом коротком слове – тот внеземной удаленный от нас эфир.

– И вот, даже представить его вибрации те нашему сознанию никак ведь нельзя.

– Только разве окунаясь в его кисельно-эфирные безмерные и безграничные просторы, да еще вдыхая его каждой клеточкой своею, через которую и те никем невидимые нейтрино, и даже уж наверняка невидимые мною кварки, не задевая меня, как бы каждодневно и ежесекундно пробегают куда-то вдаль, как бы подпитываясь только всей энергией моею. И тогда уж важно, что я ничего не ощущаю, что я подпитываясь его Солнца нашего вечного и еще его особой водородной в десять или сто миллионов градусов температурами, где всё горит и сгорает в одно мгновение, и вот я, подпитываясь этой его энергетикой и её же и, излучая из самого себя: по ночам рисуя в своем воображении, а уж днем, строя или поутру еще пишущи эти вдохновенные строки, которые будут ли кому-то еще и интересны или в чем-то значимы, или даже волнительными.