Король улыбался, глядя на молодых, и подливал себе вина. Королева, Аврора и Рейнхарт пили воду. Он только сейчас почувствовал, как голоден. Рейнхарт начал трапезу с фруктов. Ворона устроилась у него на плече, то и дело заглядывая ему в лицо. «Она ведь всегда видела меня сверху, с большой высоты, впервые она видит меня так близко», – понял Рейнхарт. Головка птицы то замирала, когда она смотрела на него одним глазом, то резко поворачивалась, чтобы рассмотреть его другим глазом. Она прижала голову к щеке Рейнхарта, как делают все девушки на свете, и он рискнул – достал зеркало. И ахнул, увидев в отражении два молодых лица – своё и темноволосой красавицы. Как мужчина и как художник Рейнхарт был сражён раз и навсегда.

Король быстро пьянел, он глядел на безмолвный разговор Рейнхарта со своей дочерью и плакал. Слёзы капали на платье короля и расплывались тёмными пятнами.

– Жаль, если я не дождусь внуков, – всхлипнул он.

Ворона вскинула голову.

– Не сердись, дочка!

На другой стороне стола заволновалась королева:

– Дорогой, не всё потеряно! Видишь, к нам пришёл друг нашей дочери!

– Друг! – воскликнул король. – Друг?! Нам нужен не друг, а муж! Отец детей нашей дочери! А кто захочет взять её замуж?

– Я захочу, – покраснел Рейнхарт.

Ворона тихонько прикусила клювом мочку уха Рейнхарта, мол, правду говоришь?

– Да, да, я готов взять Аврору в жёны. Мне она нравится.

Ворона обиженно клюнула его в щёку.

– Этого мало, – сказала королева.

– Этого вполне достаточно, – сказал король. – Только надо снять с неё чары!

– Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах!

Ворона повернула головку и заглянула ему в глаза, будто пыталась понять, насколько он искренен.

– Но прежде я расскажу тебе, как с нами случилась эта беда, – привстала с места королева и протянула руку к вороне. Та покинула плечо Рейнхарта и перелетела на руку матери.

– Не стоит, – сказал король.

– Пусть знает, – молвила королева.

– Ты не виновата, дорогая!

– Доченька, прости! – глухим голосом сказала королева.

Глава десятая. Рассказ родителей Авроры

– Аврора была совсем крошкой, её ещё на руках носили, – королева говорила, глаза её блестели, и слёзы капали, будто нитку жемчуга перерезали ножом.

– Восемь месяцев почти непрерывного детского плача сведут с ума кого угодно! Я прилегла рядом с хныкающей во сне дочерью.

Я молилась. Боже, боже мой милостивый, сделай так, чтобы она перестала плакать! Она плачет, когда лежит у груди кормилицы, может, у неё молоко горькое? Мы давали кормилице вдоволь мёда, сахарных яблок, сладкого винограда без косточек, истекающих соком груш и персиков, покупали у иноземных купцов плоды заморских пальм – гроздья мелких сочных ягод и другие – с сердоликовой косточкой коричневые медовые финики. Давали самое жирное нежное коровье и козье молоко. Кормилица побелела, раздобрела, сама стала как сдобный пирог, а моя бедная дочь только прикоснётся к груди – опять заливается плачем. Боже, боже, сделай так, чтобы она наконец замолчала! Я так давно не спала.

И однажды, когда в открытое окно лился осенний воздух, душистый, свежий, пить можно – такой вкусный, я уснула, и мне приснился ребёнок, я и сейчас помню этот сон: это Аврора, я её узнала, хотя пухлый сытый ребёнок не плакал, а улыбался, («не похоже на мою малютку», – подумала я) во сне я точно знала, что это моя любимая дочь. Сон окутал меня сладкой негой, я и пошевелиться не могла, сон был как лекарство, как счастье, которое снизошло на меня. Вот бы это длилось всю мою жизнь – и тут сон изменил направление, повернул, как река, вспять. Ребёнок на моих руках, моя дочь, довольная и счастливая, пухленькая, открыла ротик и начала плакать. Не-е-ет! Это уже невозможно терпеть! Из уродливо распяленного рта дочери неслись пронзительные звуки, лицо скривилось, а глаза оставались закрытыми.