– «Эликсир алхимиков, меняющий мысли» – так это называл Эрнест.

Алистер залпом выпил содержимое бокала. Мне обожгло горло от одного вида этого.

– Кто?

– Хемингуэй. А Оскар говорил: «После первого стакана видишь все таким, каким хочешь видеть. После второго видишь то, чего нет. И в конце концов видишь все так, как есть на самом деле, и это страшнее всего».

– Уайльд, полагаю?

– Вот, мы с тобой уже начинаем говорить на одном языке, – с улыбкой заметил Алистер. – И ты тоже должен выпить. Не составить компанию человеку с бокалом – это невежливо.

– Увы, хоть и с чувством вины, но мне придется воздержаться. Если я сделаю хотя бы глоток, боюсь, потом не смогу вспомнить даже свое имя. Не настаивайте, прошу вас. Мне нужно сохранять ясную голову, я играю очень сложную партию, и времени у меня в обрез. Мне очень жаль, что я вынужден вас побеспокоить, но у меня сейчас тысячи вопросов и так мало людей, к которым можно обратиться. Дедушка сказал, что когда-то мой отец работал у вас и вы знали мою маму…

Алистер повторил свой ритуал, поднял бокал и вновь залпом выпил его содержимое. Я порадовался, что не вступил с ним в алкогольную дуэль, тем более с абсентом. После первого бокала последовали еще два. Я смотрел на Алистера, пораженный возможностями его печени. Казалось, алкоголь на него совершенно не действовал: он легко поддерживал разговор, без каких-либо запинок и пауз.

– Что именно ты хочешь узнать?

– Что вам известно о «Черном часослове» Констанции Наваррской?

Алистер посмотрел на меня, не слишком заинтересованный вопросом.

– Сейчас это не моя специализация, так что вряд ли смогу тебе чем-то помочь. Но вообще мне никогда не доводилось слышать об этом экземпляре, хотя в прежние времена я и был экспертом в области коллекционных книг.

– Почему вы оставили это? – поинтересовался я. – Почему решили променять букинистический магазин на «книжную аптеку»?

– Потому что я люблю книги, но я люблю их за содержание, за это волшебство букв и слов, созидающих другой мир, за чувства, пробуждаемые в душах читателей. Это и есть самая суть книг: рассказывать нам истории, позволяя проживать множество других жизней за несколько дней. В конце концов мне стало ненавистно коллекционирование книг, потому что в этом деле важна прежде всего внешняя форма, материальный носитель, оболочка: чей колофон [9] был поставлен на данном издании, в какой типографии, в каком городе, в каком году оно было напечатано… И еще – неразрезанные страницы, чего я терпеть не могу, поскольку это означает, что книга так и осталась девственной, ни один читатель ее не прочел. Для чего же тогда она была написана, для чего ее издавали?

Я улыбнулся. В этом мы были с ним очень похожи: я тоже не мог держать на своей полке новую книгу, не бросившись сразу же ее читать.

– Я же предлагаю своим пациентам-читателям самую душу книг, и каждый человек может найти в них лекарство для собственной души. Все мы немного потеряны в жизни, все мы немного травмированы. Я не знаю лекарства лучше, чем это, – без всякой химии и без побочных эффектов. Голос незнакомца, звучащий со страниц, где сосредоточены все его знания о жизни, – чтобы плод его упорных трудов, возможно, сослужил кому-нибудь добрую службу. Только посмотри, сколько вокруг учителей, наставников и наставниц… Стоит только войти в библиотеку – и перед нами тысячи жизненных выводов, тысячи уроков. Однако миллионы людей пренебрегают этой возможностью обрести мудрость, этой цепочкой опыта, восходящей еще к палеолиту…

У меня возникло ощущение дежавю. Я уже где-то слышал нечто подобное, но мне так и не удалось вспомнить где.