Вдруг чья-то тень мелькнула, свирепые синие глаза заслонили свет… все исчезло.

Заиграла гармошка, высокий баритон протяжно запел:

– Подай же, дивчина,

подай же, гарная,

На коня рученьку…

От печальной песни навернулись слезы, защемило сердце. Саша очнулась на тюфяке, под лоскутным одеялом, на подушке, что еще хранила запах табака, кострового дыма и горьких степных трав – запах Нестора. Его не было рядом – конечно же, не было, с чего бы ему тут оставаться?.. – и не во сне, а наяву перед ней стояла Дуня, в щегольском платье, свежая как роза, словно накануне вечером и не пила наравне с мужчинами…

– Ляксандра, вставай, вставай, голуба!. Неча разлеживаться.

– Да, да, сейчас… – Саша, прикрываясь одеялом, села. Она надеялась, что Дуня уйдет и даст ей возможность спокойно одеться, но разбитная баба уходить не собиралась, пялилась с веселым и жадным любопытством, и, кажется, с трудом удерживала на губах вопрос:

«Ну и как оно?»

Нужно было что-то сказать, но Саша не знала – что, и улыбаться через силу ей не хотелось.

К счастью, Дуня не стала играть в молчанку и снова заторопила ее:

– Подымайся, швидче, швидче! Ну ты що обомлела-то опять?.. Боишься, що ноги не сойдутся, али у тебя за ночь хвост русалочий отрос? – хихикнула и слегка подтолкнула Сашу:

– Сорочку твою и прочую одежонку замыть надоть, а другое платьишко я тебе зараз принесу после баньки. Чайку попьем, и велено тебя в кульпросвет сопроводить, голуба.

– Куда-куда сопроводить?.. – Саша предпочла не уточнять, кем это «велено».

– В кульпросвет, к Всеволду Якличу. Он тебе за работу объяснит…

После бани (Саша впервые в жизни мылась в кухонном закутке за печью, с наклонным полом, и поливала себя холодной водой из бочки и теплой – из корыта, но была несказанно рада и такому мытью) и чая (одетые в одни сорочки, они пили его в той же комнате, где вчера был накрыт ужин) Дуня куда-то сбегала и принесла «выходной наряд». На сей раз это было не скромное ситцевое платье и поношенные ботики, а полный дамский гардероб, точно целиком снятый с вешалок и полок французского модного магазина…

Шелковые чулки и атласные панталоны, отделанные кружевом, узенькие сапожки, шнурующиеся крест-накрест, из мягчайшей кожи, юбка и жакет из английского сукна, тонкая белоснежная блузка с треугольным воротом из голландского полотна. Все новое, никем не ношенное, ни разу не надеванное, это Саша увидела сразу. Поняла, покраснела и попыталась протестовать:

– Нет, нет, не нужно! Я не могу такое надеть…

– Чаво те «не нужно»? – рассердилась Дуня и даже ногой притопнула: – Оооох, барышня, и права ж Феня насчет тебя!.. Давай, одевайся зараз, неча мне личики делать – або ты гола по вулице пойдешь?..

– А… а где Нестор… Нестор Иванович? – Саша задала вопрос, не думая, сама себя чуть не ударила по губам, но было поздно – глаза бабы хищно сверкнули, точно лиса кровь почуяла:

– Нестор Иваныч! А я-то откель знаю, где Нестор Иваныч?.. Где ему надоть, там и ходить, мне не докладывается! Люди добре, вы гляньте на нее… вишь, сам батька ей занадобился посередь дня!

– Ты не так поняла…

– Та усе я уразумела!.. И вот шо скажу те, барышня: твое дело – бабье, сидеть да ждать, пока позовут.

Как ни мерзко было на душе, но Саша усмехнулась. «Сидеть да ждать» -это не очень-то согласовывалось с революционной идеей женского равенства, и совсем плохо – с анархией свободной любви, однако нельзя было не признать, что Дуняша права. Именно такое место ей и определил атаман Нестор Махно – той, что сидит да ждет, а в отсутствие «царя и бога» утешается шелковыми чулочками… и «работой» в непонятном кульпросвете.