«О Боже мой, пропала я…»
Муж, бывало, трогал ее за грудь, даже соски облизывал, но ей становилось смешно или щекотно, вот и все… но никогда Сашу не стискивали так жадно и… так умело… да – умело, иначе и не сказать. Атамановы руки ласкали ее сверху, а влажной она становилась внизу, между бедрами, и еще глубже чувствовала себя – пустой.
Нестор резко выдохнул, придержал ее, отодвинул… она уставилась на него, не понимая, и тогда он снова схватил ее за руку, потянул к своему паху, прижал к горячему и твердому стволу.
– Ты жеребца на дыбы подняла – тебе и усмирять его, любушка…
– Да… да… – шепнула она, окончательно потеряв стыд. – Но не знаю, как… чтобы тебе было хорошо…
И снова атаман усмехнулся, а в глазах точно звезды вспыхнули:
– Ничего, коханка, я пособлю… Иди-ка сперва поближе.
Долго возились с пуговицами его галифе, в нетерпении мешая друг другу, наконец, Махно отстранил Сашину руку:
– Подожди трошки. – справился сам, расстегнул все что надо, выпростал член, стоящий навытяжку, как солдат в почетном карауле… она ахнула, увидев размер, и еще больше испугалась, что все это мужское богатство сейчас войдет в нее до самого корня. За всю жизнь она знала лишь одного мужчину – покойного супруга, но Роман Андреевич, хоть и гордился своей статью, был оснащен куда скромнее атамана Нестора Махно.
Он, верно, принял ее вздох за комплимент, потому что усмехнулся самодовольно, пошутил:
– А ты шо ж думала – если росту два аршина, так и между ногами полвершка? Близорукий взгляд, барышня. Буржуазный. – и тут же без улыбки, напряженно, пылко:
– Вишь, заждался тебя жеребчик. Оседлай его, любушка.
От этих слов Саша вспыхнула не стыдом – страстью, неизведанной ранее, потянулась к нему, плавно, текуче, он ее приподнял, направил… обхватил ладонями пониже спины, охнул, когда уперся в тесный вход:
– Ухх, жаркая ты!.. Тихише, кохана, не стискайся, не то спущу…
Она едва ли понимала умом, что он ей говорит, просто слушалась его рук, опускалась медленно, вскрикивая при каждом толчке, и сама себе не могла поверить, когда все-таки приняла его полностью и не порвалась пополам. Атаман придвинул ее вплотную, прижал животом к животу, засмеялся жадно, скаля зубы – моя, моя! – и Саша ощутила, как он властно движется внутри, ощутила вместе с жаркой волной, проходящей через все тело. Она отвечала, двигалась на нем, настойчиво, в сладкой, горячей ярости, словно и в самом деле укрощала сильного и непокорного зверя… Он оставил ее груди, обхватил за шею, притянул губами к губам, и Саша снова в страхе зажмурилась, прежде чем получить первый поцелуй. Так ее еще никогда не целовали…
В глубине тела вдруг возник сильный спазм, она задохнулась – сердце чуть не выскочило из груди, спазм отпустил, и появился снова, и снова, вместе с горячей и страстной негой… со стонами, которых она не могла сдержать…
Нестор вдруг хрипло зарычал, приподнял ее, столкнул с себя – и словно выстрелил длинной жаркой струей ей на живот. Она в полубеспамятстве схватилась за него, он обнял, прижал к себе, откинулся на подушки.
– Любушка моя… Ну що, дюже страшно было?
Саша и слова сказать не могла, она и шевелилась с трудом, только уткнулась ему в плечо.
Глава 4. Культпросвет батьки Махно
Ночью Саше снилась степь, поросшая густым ковылем. Она сидела верхом на коне, и конь шел широким галопом, уносил ее все дальше и дальше, медвяный ветер бил в лицо, трепал волосы, и на сердце было жутко и сладко. Солнце, огромное, красное, с пылающими золотыми краями, медленно уходило за горизонт, лучи растекались по земле, точно кровь… Потом она увидела, почуяла, что это и в самом деле кровь – целый поток крови, река… и поднималась все выше и выше, вот дошла коню до груди, вот захлестнула по шею. Конь зафыркал, попытался плыть, и Саша изо всех сил вцепилась в длинную гриву, боясь, что не удержится, соскользнет в кровяную реку, и неведомая страшная сила утянет ее на дно.