– Заткнись, Миран, – подал голос служитель в строгой черно-белой форме. – Это не смешно.

Звякнули бутылки. Картавая опять подала голос.

– Ты что, считаешь отца лицемером и тираном? Не будешь спорить?

Видимо, пререкания между ней и Эль были делом привычным. Рейн вспомнил Дерита, и это, отозвавшись глухой болью в кулаках, потянул за собой цепочку воспоминаний: упавший Оксандр, мальчик на коленях перед Черным домом, плети и боль, одиночество…

– Спорить – от демона, – голос дочери Нола не подразумевал сомнений, но практик уже был готов поставить, что это только отговорка.

– Именем Яра прошу, хватит! – воскликнула третья девушка. – Хотя бы сейчас не спорьте. И нам лучше пойти в зал. Становится холодно.

– Тогда скажи это прямо: ты считаешь инквизиторов и церковников равными друг другу? – Униматься картавая не хотела, и воспоминания о детстве стали еще сильнее.

– Мы все равны. Но кого-то считают равнее других, это верно.

Второй церковник, который все время сидел со скрещенными руками и постным лицом, хмыкнул:

– Что, и практики?

Рыжий инквизитор засмеялся:

– Так бы даже я не сказал.

Кулаки зачесались. Аст бросил на Рейна предостерегающий взгляд, но тот не собирался покидать укрытия: по-настоящему его сейчас волновали слова только одного человека.

– А они относятся к инквизиции? Отец говорил, что это наемники, которые выполняют грязные поручения.

Церковник в форме поправил Эль с видом знатока:

– Относятся. Их действительно набирают для грязных поручений, но они приносят присягу. Я видел статистику: семьдесят процентов умирают во время выполнения заданий. Но выжившие могут стать старшими инквизиторами.

– Миран, а ты ведь тоже из практиков, верно? – ехидным тоном постнолицый вторил картавой.

Стало мерзко от всего этого. Да, неприязнь друг к другу была воспитана в них с детства, но вот что, неужели им становилось легче от мелких склок?

– Змеям надо выпускать яд, иначе они отравятся сами, – сказал Аст, взирая на компанию с видом неумолимого судьи.

– Нет, – отрезал Миран, рыжий инквизитор.

– Эль, – картавая не сдавалась, – значит, ты можешь поговорить с практиком?

– Что? – удивилась девушка.

– Твои слова, что все мы равны. Ты говоришь с нами – поговори и с практиком. Или кто-то для тебя равнее?

Эль повернулась так, что ее лицо перестало быть видным, а видеть его хотелось: Рейн так и представлял, как она растерянно хлопает глазенками и не знает, что ответить. Девушка, наконец, выдавила, но уже без всякой уверенности:

– Хорошо, я поговорю.

– Пригласи на прогулку, – картавая рассмеялась.

– Хорошо, – Эль вернула в голос решительность, приосанилась – ну точно нахохлившийся воробей.

Церковник в форме строго начал:

– Эль, твой отец не одобрит. Не надо таких глупых споров. Это… – он замолчал, едва картавая посмотрела на него, поджав губы, и продолжил совсем уж робко: – Это опасно. Инквизиторы приводят их, чтобы подразнить нас. Все практики со дна, они могут… Опорочить девушку.

Рейн поднял средний палец. И плевать, что не видят. Услышанное подтверждало единственную мысль, которая крепла год от году: лучше одному, чем с такими.

Эль ответила тоном, не терпящим возражения.

– Если вы не верите, что я действительно так думаю, я докажу. – Повернувшись к картавой, она упрямо задрала подбородок. – Я поговорю и приглашу. Что-нибудь еще?

Та покачала головой. Эль попятилась, затем направилась к дому, странно держась боком.

– Вот дура, – бросила картавая.

Поправив маску, Рейн кинулся в особняк Я-Эльмона. Он должен стать первым практиком на пути спорщицы.

– А ты умеешь разговаривать с такими девушками? – Аст добродушно рассмеялся над ним.