За ними мчались, в полном смысле этого слова, исчадия ада. Три громадных черных пса с огненными глазами и кроваво-красными разверзнутыми пастями. Первый пес разинул пасть еще больше и приблизился к друзьям настолько, что стала видна слюна на огромных желтых клыках и ощутим неприятный запах из этой громадной глотки. И вдруг он как рявкнет: «Иди сюда!!!» – грохочущим, диким, басовитым, но, несомненно, человеческим голосом. Как жутко – ты бежишь по узкой тропе, а за тобой, все нарастая из тьмы, несется нечто невообразимо жуткое и чудовищное, детские кошмары о собаке Баскервилей бросаются в голову и парализуют мозг плотной клокочущей завесой страха…

– Мы бежали сломя голову до самой дачи. Только потом я понял, что за нами уже никто давно не гонится…

– А может, это были галлюцинации?

– Ну что вы… – обиженно протянул Суворик. – У нас же не ЛСД было, в самом деле…

– А насчет человеческого голоса и свечения?

– Ну, не знаю. Была луна, может, отсветы… А человеческий голос… Хозяин позвал собак, а нам почудилось…

– Ясно, – разочарованно протянула я, – в общем – чушь собачья.

– Вот именно – собачья, – резюмировал Бельмов, – все, поехали.

Кузнецов сдержал свое обещание и довез нас до виллы Баскера.

Увидев нас, Эвелина необычайно обрадовалась и даже бросилась на шею сестре.

– Извини, Виля, мы немного опоздали, – немного смущенно произнесла Лена, – нас подвез бельмовский друг.

– Ну, ты довольна прогулкой? – спросила Эвелина.

– Да-да. И с хорошими ребятами познакомились. Веселые.

– Даже чересчур, – добавил Фил.

– Хорошо, пойдем к столу.

За столом сидели уже все, включая аметистовских охранников, не хватало только самого Глеба Сергеевича, а также его фигуристой пассии.

– А они в сауне, – сказал веселый охранник Дима, который в свободное от исполнения профессиональных обязанностей время становился похож на нормального парня без ужимок злобной и плохо дрессированной гориллы. – У него там водные процедуры.

– Вводные у него процедуры, – двусмысленно изрек Бельмов, притулившийся за столом рядом со мной.

– Это какие еще вводные? – подозрительно уточнила я.

В этот момент появился пышущий румянцем Глеб Сергеевич в свежей рубахе и с ним Аня. Очевидно, водные и прочие процедуры успешно завершились.

Ужин прошел быстро и незаметно. В понятие «ужин» я не включаю последующую попойку, хотя обычно это процессы нераздельно слитые. Глеб Сергеевич и иже с ним быстро сметали со стола все съестное, и только потом обнаружилось, что запасы винно-водочного арсенала, выставленного к ужину, исчерпаны едва ли на треть.

За окном уже сгустилась непроглядная тьма, Эвелина убавила освещение, и только свет от двух настенных бра рассеивал мрак.

– Кто сделал, чтоб темно?.. – прогундосил уже изрядно набравшийся Аметистов и икнул. Отличившись в распитии спиртных напитков за обедом, он поддержал, как говорится, марку фирмы и за ужином.

– Это я, Глеб Сергеевич, – откликнулась Эвелина, – это я выключила верхний свет.

– Зачем?

– Чтобы эта комната была похожа на зал Баскервиль-холла.

Против обыкновения, Андрей не стал протестовать против слов жены. Быть может, ему надоело угождать подвыпившему шефу, а быть может, обидно стало за свою Вилю, которую тот считал ненормальной.

– Действительно… – пробормотал Глеб Сергеевич, как будто он знал, как выглядело центральное помещение замка покойного сэра Чарльза.

Его можно было понять. Кромешная тьма в выходящих на кладбище окнах, а за стеной, с балкона, – вид на пустынные болота, и даже звезды не в силах разорвать их гробовое безмолвие и тайну… А напротив, в неярком свете настенных ламп, бледное лицо ослепительной женщины в черном платье, и нет сил оторваться от ее глубоких глаз, сулящих прекрасную, как нежность, темную погибель…