Нас приняли с интересом и вниманием. Случай неординарный, к тому же маму там все, естественно, знали.

Город тогда был еще небольшой, и медицинские учреждения можно было пересчитать по пальцам одной руки. Конечно же, нас определили в отдельную палату, где мы находились на особом положении. На меня, как на чудо, приходили смотреть разные медицинские комиссии, поражаясь тому, что я не просто выжил, но еще и набирал рекордными темпами вес.

Затем произошел еще один случай, из-за которого одна нянечка чуть не лишилась работы. Что это было: невнимательность, халатность или рок? Но врачи после этого происшествия заметили какое-то непередаваемое словами воздействие, исходящее от взгляда моих глаз. То есть, когда люди смотрели на меня, я сам так впивался в них взглядом, что некоторые, имеющие слабую душевную организацию, бледнели и чуть ли не падали в обморок.

А дальше произошло то, что как-то подействовало на мою психику, а может быть, и на всю дальнейшую судьбу.

Именно тогда, когда молодая нянечка подавала меня для кормления матери, в палату зашла врач и стала отчитывать неопытную сотрудницу. Ну подожди ты хотя бы секунду, а потом уж начинай. Нет, надо было учить уму-разуму в неудобный для нянечки и ребенка момент.

Нянечка занервничала, повернула голову в сторону врача и, потеряв равновесие, упала, выронив меня из рук. Я, описав в полете полноценную мертвую петлю, прежде чем приземлиться пятой точкой на пол, ударился темечком об угол железной кровати. Так появился первый шрам на моем черепе.

Потом по коридорам родильного отделения долго ходили легенды о ребенке, «родившемся в рубашке», цепко схватившимся за свою послеродовую пленку, которую, будто принявший меня из рук матери врач, некоторое время безрезультатно пытался вырвать из моих крохотных ручек. И откуда только взялась сила у новорожденного, удивлялись все, кто узнавал эту историю.

В конце концов какой-то аспирант вставил в свою кандидатскую диссертацию описание моего развития, что позволило ему с блеском пройти ее академическую защиту.

Итак, шел 1957 год – год моего рождения, отмеченный для меня 24 апреля, одиннадцатью часами, одиннадцатью минутами и одиннадцатью секундами.

Еще совсем недавно, в историческом масштабе жизни страны, новатор, как тогда считалось, Никита Сергеевич Хрущев развенчал культ личности Сталина, и люди, облегченно вздохнув, стали реабилитировать своих безвинно осужденных родственников, и, прежде всего, уже ушедших в мир иной.

Были счастливчики, получившие реабилитацию при жизни, не успев примерить последний парадный, черный костюм. Но, в основном, своей очереди «на очищение» перед советской властью дожидались давно замученные до смерти в застенках угрюмых подвалов, работниками НКВД, люди. В их героическую и талантливейшую плеяду попал мой дед по отцу − Федор Игнатьевич Зуев.

В стране происходили грандиозные события. Я же рос, продвигаясь по тропинке своей судьбы. А ученых и философов мучил главный вопрос бытия − почему так, а не иначе проходит жизнь человека? Что движет им, какие взаимосвязи заставляют наши судьбы петлять по тому или иному пути?

Научная мысль закипала от новых открытий и теорий. А где-то какой-то звездочет, сегодня их называют астрономами, смотрел в свой телескоп на далекое ночное небо и с удовлетворением отмечал, что все звезды находились на своих местах. Он рассматривал иные галактики и солнечные системы нашей Вселенной, мысленно общаясь с обитателями неведомых нам доселе планет.

И вдруг, 24 апреля 1957 года, он увидел, как в одиннадцать часов, одиннадцать минут и одиннадцать секунд родилась сверхновая звезда. Звездочет, приникнув к телескопу, стал лихорадочно что-то записывать в лежавший рядом журнал.