Я вздохнула, чуть ли не закатив глаза. Сколько раз за последний месяц мне приходилось выслушивать эту фразу во всевозможных вариациях от разных людей, от простых трактирщиков до кастелянов поместий.

Как только мы оказались наверху и все еще причитающий мужчина показал наши комнаты в конце коридора, я услышала, как внизу вновь послышались разговоры и возня.

– Никогда не чувствовала себя настолько не в своей тарелке, – я скинула дорожную накидку на обшарпанный стул и плюхнулись на кровать.

– Пока что все хорошо, не так ли? – беспечно сказала Каталина. – Эти люди выглядели… дружелюбнее, чем я ожидала.

Ужин нам подали сразу в комнаты. Служанки торопливо внесли подносы с едой, подгоняемые мсье Россо, который старался угодить нам изо всех сил. Когда они с пожеланиями хорошего вечера вышли из комнаты, мы вчетвером сразу же приступили к трапезе. На удивление, ужин оказался неплох: наваристый луковый суп и жаркое из оленины, несмотря на свою простоту, были сочными и вкусными, а главное горячими.

Долго засиживаться мы не стали, вскоре после ужина начали готовиться ко сну. Мы с Каталиной остались в той же комнате, где и ели, а Максимилиан и София ушли в соседние, где было только по одному спальному месту.

Каталина заснула почти сразу же, как только голова коснулась подушки. Но мне не спалось. Сложно сказать, какой час был на дворе. Мысли витали в голове, словно рой ос, не давая расслабиться, жаля мой и без того утомленный рассудок одним неприятным вопросом за другим, а равномерное дыхание подруги вызывало лишь раздражение.

В конце концов я встала с кровати и подошла к окну, но там ничего, кроме черного силуэта лесного массива да бархатного звездного неба, не было видно. Рядом с растущей луной горела яркая красная звезда Септемия. Значит, полночь еще не минула…

Где-то вдалеке между деревьями мелькнул огонек – скорее всего, это патрульные обходили периметр. Из леса доносилось эхо воя, то и дело раздавались крики ночных птиц, а со стороны бараков мяукнул кот. Звуки спящего леса и осенняя свежесть успокаивали, было непривычно слышать во тьме не шум прибоя, а почти осязаемую вязкую тишину.

Когда уши привыкли к безмолвию глухой деревушки, я уловила еле слышный голос. Речь показалась очень необычной, мягкой, сложно было разобрать слова. Однотонные, но ритмичные, словно произносимые нараспев. Сначала я подумала, что кто-то из посетителей таверны засиделся внизу, но, попытавшись определить источник странного пения, поняла, что исходит он из комнаты сестры Софии.

Ведомая любопытством, подошла к ее двери, из-под которой слабо пробивался подрагивающий свет свечи. Понимая, что это неуважительно по отношению к наставнице, все равно прильнула ухом к замочной скважине.

Голос Софии я узнала сразу, но она меняла тембр так, что я даже подумала, будто она ведет с кем-то диалог. Слова казались незнакомыми, она говорила на каком-то чужом странном языке. София хорошо знала не только веасийский и имперский аквилантис, но такое я слышала впервые, и по телу невольно побежали мурашки. Как можно тише я попыталась приоткрыть дверь, чтобы понаблюдать за происходящим.

Открывшаяся картина ввергла меня в ступор. Моя наставница сидела на полу, скрестив ноги, на прикроватной тумбе стояла небольшая деревянная статуэтка, кажется, женщины, держащей в руках чашу. Все это выглядело просто невероятно, будто какой-то… ритуал.

– Если вы нарушаете чужой покой, будьте добры делать это открыто, – София резко прервала песнопение, а я сразу и не поняла, что она обращается ко мне. – Стоять под дверью – удел убийц и воришек. И невоспитанных дам.