Ирония была мрачной, как сгустившиеся по углам тени, и горчила на языке. Хотелось сплюнуть. А он ведь, как любой мальчишка, зачитывался вот такими книжками о войне и, представляя себя на подобном военном совете, всегда думал – а вот я бы, я бы сказал, я бы помог. Пожалуйста, придумывай. Сидишь вот, среди немолодых и неглупых людей, готовых выслушать любое предложение. Потому что они не знают, что делать. И тебя выслушают, если тебе есть что сказать. Только нечего. И врага нет, и боеприпасов не надо, больше не решается всё так просто.

– Закроют нас, как пить дать закроют, – сказал Пётр Васильевич, заведующий лабораториями. – Законсервируют все проекты и закроют.

– Не будут консервировать, – отмахнулся кто-то с дальнего конца стола. – Просто выгонят на улицу и всё. Теперь наука не нужна.

Ему не ответили, такое тоже могло быть. Никто вообще не знал, что будет завтра.

– Нужна, – мрачно выдал кадровик. Он ещё с отцом Андрея работал, принимал и увольнял половину НИИ. – Нужна наука. Войны, революции, а наука никуда не денется. Прогресс не остановишь.

– А что остановишь? – внезапно взорвался Васильевич. – Что? Утечку кадров ты остановить можешь? Знаешь, сколько у меня народу осталось? Четыре человека. Четыре, мать твою! На семь лабораторий. Весь молодняк ушел. В бизнес, чтоб его! – Он подскочил и треснул кулаком по столу. – Не нужна им твоя наука, нахрен не нужна! Им жрать надо. И семьи кормить.

Он обвел бешеным взглядом присутствующих, остановился на Андрее, ткнул в него пальцем:

– Думаешь, чего мы на совещание младших научных тащим? Вот Стольникова, например. Потому что он самый гениальный? Потому что отец у него нам всем хорошо известен? Нет! Потому что некого больше. Он один из немногих, кто не ушел ещё из вашей науки!

«Было бы куда, ушел бы», – подумал Андрей. Только что упомянутый отец укоризненно смотрел на него со стены, завешанной фотографиями известных и значимых в НИИ людей. Строгий костюм, серьёзное лицо, прищуренные глаза. Точно такое же фото, только поменьше и без траурной ленточки в нижнем углу, стояло дома у мамы. Отец бы, наверное, не думал, что лучше – наука или бизнес. Он был принципиальным и верным идеям. У Андрея идей не было. Были жена и дочь. И мама.

– Прекрати истерику, – утомлённо сказал директор института. – Все мы всё знаем. Можно сколько угодно глотку драть, ничего ты этим не изменишь.

Все опять замолчали. Пётр Васильевич плюхнулся на стул и вытер лоб. Руки его подрагивали.

– Здание наше администрация продавать думает, – сказал тихо Валентиныч. – Ходят слухи, кто-то крупную сумму предложил. То ли казино хотят сделать, то ли ресторан.

– Меня отсюда только вперед ногами вынесут! – снова взвился Васильевич.

– Хватит! – директор хлопнул ладонью по столу. Андрей отстраненно подумал, что так недолго после пары совещаний и без мебели остаться.

– Значит так, – директор оглядел присутствующих. – Сделать мы всё равно ничего не можем. Ни-че-го. Работаем дальше, пока не закрыли. Может, и обойдётся.

Он перевёл взгляд на тот конец стола, где сидели младшие научные сотрудники. Всего несколько человек. Недели две назад их было втрое больше.

– А вы, молодёжь, думайте сами, что делать. Нам, старикам, деваться всё равно некуда. Если кто уйдёт, обид держать не будем. Всё понимаем. Оставшимся постараемся выплачивать зарплату, как сможем.

– Никак не сможем, – буркнула главный бухгалтер. – Нет теперь денег.

– Поищем, – махнул рукой директор. – В общем, думайте, ребята. На сегодня всё, идите.

На улице окончательно стемнело. Ледяная мокрая крошка летела с ветром в лицо. Андрей пониже надвинул капюшон куртки и зашагал к остановке. На душе было тоскливо. И всё мерещилось, что в спину, со стороны оставленного НИИ, продолжает втыкаться укоризненный взгляд знакомых прищуренных глаз. Андрей передёрнул плечами. Не помогло. То ли холод был виноват, то ли необъяснимое чувство вины, но по спине так и ходили ледяные мурашки, изнутри грызло. Наконец он не выдержал. Остановился, зло сплюну под ноги. Вдохнул поглубже. И сказал громко, отчетливо: