Андрей отставил чашку, поднялся, шагнул к стулу матери и обнял её, прижав седую голову к своему животу.

– Всё будет хорошо, – сказал он тихо. Даже если сам не верил, мама должна верить, ей нельзя переживать, у неё больное сердце. – Всё будет хорошо, мы же вместе.

По кухне плыла тишина, пахло чаем с мятой и ватрушками, за окном смеялись над чем-то берёзы.

Редакция с утра гудела ровным привычным гулом. Кто-то ругался на втором этаже по поводу несданной вовремя статьи. На подоконнике на первом пили чай и закусывали бутербродами парни из фотолаборатории. Регина помахала им рукой издалека, те покивали в ответ, и знаками объяснили, что её фотки ещё не готовы и заходить к ним не надо.

– Заразы, – рассмеялась Регина, – интересно же посмотреть, что получилось.

На лестнице между первым и вторым встретилась Тамара. Она работала в отделе кадров и когда-то лично подписывала Регине документы о принятии на работу. Тёплая уютная женщина лет пятидесяти, кажется. Она ухитрялась иметь прекрасные отношения со всеми в редакции. Регина любила приходить к ней в крошечный кабинетик, залезать на стул с ногами и пить чай, который Тамара щедро заваривала всем желающим. Под её неспешную речь и домашние плюшки на Регину накатывало умиротворение.

– Какая же ты молоденькая и глупая, – вздыхала Тамара.– Всё бежишь куда-то, торопишься, жилы рвешь. Надорвёшься.

Регина смеялась.

– Справлюсь. А если ничего не делать, то ничего и не добьешься.

– Бедная девочка, – качала головой Тамара, и от этой жалости что-то сладко замирало внутри. Регина ничего не рассказывала о себе, но каким-то женским чутьем Тамара определила в ней бездомного котёнка и подкармливала что выпечкой, что человеческим теплом. Она не осуждала и не презирала, не морщила нос и не смотрела с завистью. Она принимала Регину такой, какая есть. И Регина тянулась к этому принятию действительно как кошка к ласке. Наверное, испытываемое ей чувство можно было бы назвать благодарностью, если бы Регина задумывалась о названии.

– Доброе утро.

– Доброе, – кивнула Тамара. – Как ты сегодня?

Она каждый раз спрашивала. И, кажется, не только из вежливости.

– Прекрасно.

– Мы с мужем всех наших приглашаем в воскресенье к нам на дачу за город, последние тёплые деньки как-никак. Приезжай, отдохнём, шашлыки пожарим.

– А почему бы и нет? – весело пожала плечами Регина. – Сто лет на природе не была.

– Вот и отлично, – улыбнулась Тамара, – и чайку попить сегодня забегай.

– Обязательно.

– У нас на Руси все проблемы у баб решаются чаем, а у мужиков водкой, – говорила Тамара. – Под них и исповеди, и похвальба, и слёзы, и радость. Под них душой делятся.

Удивительно, но Регина тоже делилась. Иногда тем, чем не делилась даже с Андреем.

– Злая ты, – сочувственно говорила Тамара иногда, когда Регина что-нибудь рассказывала. – Молодая и злая.

– Разве плохо быть злой? – улыбалась Регина. – Лучше, чем доброй. Добрых все обижают.

Тамара вздыхала и качала головой.

– Человек тогда злой, – сказала она как-то, – когда в нем много боли и страха.

– Почему страха? – не поняла Регина.

– Потому что. Вот ты чего боишься?

Регина честно задумалась. Высоты, темноты, закрытых помещений? Нет. Трупов? Вроде тоже. Приходилось выезжать пару раз фотографировать для криминальной колонки. И ничего, кроме брезгливости. Мышей и пауков? Вот уж точно нет.

– Не знаю, – она пожала плечами. – Наверное, ничего.

– Я же говорю, молодая, – рассмеялась Тамара. – Не доросла еще. Запомни, девочка, все боятся боли и одиночества.

Регина помолчала, а потом сказала неожиданно даже для самой себя:

– Чтобы не делали больно, бей первой.