Нина Ивановна разлила чай по чашкам.

– Молодые ещё, чтоб дитё не догнать.

– Так это не мы жалуемся, – хмыкнул Андрей. Мать поджала губы.

– Не нравится мне эта идея, – сказала она недовольно, – нянек нанимать. Не хочет твоя королевишна сидеть с ребёнком, вот и сплавляет кому попало.

Андрей поморщился. Тема была неприятной.

– Она работает, – сказал он сухо.

«И зарабатывает в три раза больше меня», – добавил про себя. Внутри неприятно кольнуло.

– Ерунда эта её работа, – отмахнулась мама. – Давно говорила, давай спрошу у знакомой одной, да и пристроим её в магазин работать. Тепло, сухо, деньги хорошие. Бросают ребенка не понять на кого. Хоть бы мне привозили, всё же лучше, чем чужим людям оставлять. Кукушка твоя Регинка, сынок. Сама с матерью-алкоголичкой росла, без присмотра и воспитания, так и Эллочку так же растит. Вот что я тебе скажу, Андрюша. Непутёвая она, сплошные беды от неё будут. Попомни моё слово. Что же это за жена, которая дома не убирает, не готовит, ни тобой, ни ребёнком не занимается, всё бегает где-то? То у неё репортаж посреди ночи, то командировка на неделю, то летучка в журнале чуть не до утра. Ужас. Дома всё пропахло этими её проявителями, в ванной больше техники, чем мыла. Неправильно это, сынок. Жалко мне и тебя, и Эллочку, пропадёте вы с ней. Вот так уедет в очередную командировку куда-нибудь в столицу и не вернется.

– Мама! – резко оборвал Андрей. Повисла тягостная тишина. Нина Ивановна молча пригубила чай. На столе в вазочке печально подсыхали ватрушки. Мама их сама готовила. Она вообще любила готовить. Пока был жив отец, не работала и занималась исключительно домашним хозяйством. Потом, когда устроилась библиотекарем, готовила после работы. В их доме всегда вкусно пахло, и блестели чистотой полы. А в их с Региной квартире пахло проявителями и дешёвым стиральным порошком. В коридоре была как попало набросана обувь. Особенно, грязная Андрея, после возвращения с окраины городка, на которой стоял продуктовый склад. Разгружать приходящие туда машины приходилось по ночам. Хоть какие-то деньги. И плевать, что после такой работы ноют руки, не разгибается спина, и последние кроссовки угвазданы чёрт знает чем. Маме не нужно о таком знать, у неё больное сердце. В их квартире везде разбросаны игрушки. Элка постоянно что-то роняет, разливает, опрокидывает. Регина, если дома, вечно что-то строчит, не обращая внимания на бардак. Сидит, склонившись над столом, копается в коробке с пленками, шипит под нос. Ему вдруг отчаянно захотелось туда.

– Андрюша, – нарушила тишину мама, – неужели то, что по телевизору говорят, правда? Про рэкет этот страшный, про перестрелки посреди городов, про наркотики, которыми детей кормят, про то, что дальше только хуже будет, правда, что ли? Как же так, Андрюша?

Андрей поднял глаза, мама смотрела на него с надеждой, маленькая, круглая, родная. Когда она успела стать ему по плечо? Кажется, ещё лет двенадцать назад. Сморщенные руки старухи вместо привычных мягких и ласковых, с аккуратно подстриженными ногтями. Уже не сеточка, целая вязь морщин на лице. И страх в глазах. Андрей отчётливо его увидел. Страх, что всё вокруг рушится. Страх неизвестности. Что будет завтра? Страх потерять его, единственного близкого человека. Она больше не главная в его жизни женщина, есть другая, быстрая, живая. Возьмёт и уведёт за собой в неведомые дали. Мама боялась и, чтобы не бояться, ругалась и ворчала. Ворчала и ругалась. И смотрела на сына вот таким вот ждущим взглядом, как на единственного мужчину в её семье. Как на настоящего мужчину.