– Да уж.

– Земная жизнь – морок. Миром правит дьявол. Ну это ты и сам знаешь. Меня не интересуют причины и следствия, плевать на логику. Мне важен Христос, тонкие нити, которые связывают меня с Господом. Эти нити – как паутинки, а я – как паучок. Пытаюсь уцепиться за Господа, сплести вокруг него радужную паутинку и ловить в неё благодать. Смотри, рука. Давай, здесь раскидывай. Ну вот, волосы. Это женщина. Она, конечно, уже мёртвая. Но респиратор, кажется, не нужен. Сами доставать не будем, я вызову сотрудников.

Монах достал из-под рясы телефон и написал сообщение.

– Брат Бернар, закурим? – Гастон угостил собеседника сигаретой.

Тот продолжал свою речь, пуская дым из ноздрей:

– Видишь ли, эта территория, эта война – единственный способ для меня нащупать Бога. В Швейцарии я Его не ощущаю, не вижу, не чувствую. Да и где бы Ему мне явиться? В столовой? Во дворе с клумбами? В чистом сортире? Нет, конечно. Его я обрету здесь, в Украине, на этой земле. Недавно помогал выкапывать трёх убитых в посёлке, и представляешь, в какой-то момент почувствовал невесомость, ну будто не то чтобы лечу, а сантиметров на десять от травы оторвался… У нас во Фрибуре есть цистерцианская обитель, там с тринадцатого века невесты Христовы живут, так одной по понедельникам является Господь. Но она для этого вот уже двадцать лет из монастыря – ни ногой, очень мало ест и всё время молится. Из Белоруссии девушка. Я бы так не смог. Мне проще мертвецов выкапывать, не привык без завтрака. Разбираю порушенные дома, участвую в эксгумациях. Господи, сделай меня орудием Твоего мира, там, где ненависть, дай мне сеять любовь!

Гастон понуро смотрел на рыжие локоны, брат Бернар сквозь сигарету читал молитву. Мимо французов проезжали машины, шли женщины с сумками, на великах катили дети, радуясь, что нет тревоги и можно выбраться из подвала.

– На раскопе обычно сначала появляется рука, потом голова. И пальцы сложены то так, то эдак. Иногда крепко сжаты. Всегда по-разному. Один старик мне большой палец показал, типа молодец, что меня откопал, а бабка его фак под нос сунула. Кто-то кулаком грозил. Сначала я думал, что покойники хотят мне поведать нечто суперважное на языке глухонемых, потом понял, что это Господь их посмертным жестом со мной разговаривает. Правда, пока мало что понимаю[8]. Но это не беда. Главное, что Бог вышел со мной на связь. Именно для этого я приехал в Украину. Я на верном пути.

Брат Бернар щёлкнул на мобильный руку с очень приличным маникюром и обручальным кольцом.

– У меня их уже несколько десятков, целый альбом.

– Вернёшься с войны, сделаешь крутую выставку в модной галерее.

– Хорошая идея. Если вернусь.

– У тебя плохое предчувствие?

– Гастон, эта война затягивается. Многие гибнут, и я не уверен, что выживу. Раньше побаивался смерти, а сейчас, выкапывая мертвецов из-под завалов, из сделанных наскоро братских могил, ощутил прилив душевных сил и некоторый покой. Как можно бояться собственной смерти, когда стряхиваешь землю с посиневшей кудрявой девочки? Меня настигло не бесчувствие, а, наоборот, некая полнота чувств и ощущений, уверенность в том, что есть высшая правда. Происходящее столь ужасно, что не может быть бессмысленным. Всё это не просто так, мой друг, однажды я пойму, о чём говорят эти руки, что именно хочет донести до меня Господь… А самое страшное – это молчащие руки.

– Как они молчат?

– Красноречиво. Попадаются руки, связанные за спиной. Они так оглушительно молчат, что я теряю сознание. Ну ладно. Спасибо, что помог. Тебя, наверно, заждались бойцы. Чем ты их кормишь?