Перед отъездом брат Бернар прочитал статью в Википедии про Киевскую Русь и навестил родителей, которые уже два года жили в доме для престарелых. Встретились в столовой. Папаня дремал перед пустой бутылкой в кресле-каталке, в ноздрю была вставлена трубочка, маман – весёлая, в фамильных бриллиантах – пока держалась на своих двоих.

Брата Бернара затошнило от стариковской еды, от бульона и соуса, он вышел на воздух покурить, полюбоваться острыми вершинами гор и неожиданно познакомился с молодым запорожцем Гавриловым, нашедшим вместе со своей матерью временное пристанище в швейцарском доме для престарелых.

Гаврилов сетовал, что Фрибур – кантон бедный и надо было выбирать Германию. Медленно подбирая французские и английские слова, рассказал капуцину всю свою недолгую жизнь: окончил школу, поступил в училище, «работал в сфере рекламы, то есть её разносил», весной оперативно вывез мать и вот теперь здесь, думает, как быть дальше. Гаврилов держал себя странно, говорил тихо, озираясь и цепенея, Бернар решил, что у мальчика неизбывное горе, травма. «Отец!» – воскликнул про себя капуцин.

– А где же твой папа? Сражается или уже погиб?

– Отец? Да он в Запорожье. Живой. И как его ещё не убили? Мы с мамой не понимаем – как его не убили. Он ведь ждёт, не скрывается, агитирует.

– Кого ждёт?

– Русскую армию. Давно ждёт. Сколько я себя помню – ждёт.

– Папу что-то связывает с Россией?

– Связывает – тётя Маша. Это его сестра из Новгородской.

– Великий Новгород? Центр Киевской Руси? Новгород с Москвой воевал. Тётя против Москвы?

– Не знаю. Ей некогда. У неё три коровы. Зимой во Владычно не было света, дороги замело.

– Снегом?

– Ну не песком же. Бабушки сидели без света, телефон не могли зарядить. Тётя Маша им верхом молоко и повербанк возила.

– Верхом на корове?

– На лошади. Машины не могли проехать.

– Понимаешь, Гастон, его отец ждёт русских солдат, рискуя свободой и жизнью, агитирует сограждан перейти на сторону врага. Действительно, как его не убили? Я пытался разобраться, почему некоторые жители Украины продолжают ждать русских, потом бросил. Не моего ума дело.

– Так, может, потому, что они тоже русские?

– Наверно. А другие украинские русские хотят перевешать на дубах своих родных и друзей детства, представляешь? Адский замес, всё перепутано: история, генетика, церковь, политика и, главное, деньги. Надо всем витает дух торгашества. Я работал в банке, правда, всего лишь в окошечке сидел, но, поверь мне, кое-что смыслю в финансах. Так вот, скажу тебе прямо – это циничная империалистическая война по захвату портов и плодородных земель. Антинародная. Простолюдину здесь ничего не достанется. Все богатые и сильные хотят урвать кусок пожирнее, для этого стравливают бедняков, морочат им голову высокими идеями.

– Кто стравливает?

– Я монах, человек тёмный, никаких имён назвать не могу. Знаю, что зарятся и хотят взять в аренду.

– Что в аренду?

– Всю Украину.

– А что за идеи высокие?

– Ну как – братство, государственность, демократия. Каждый со своим подъезжает. Но думают только о наживе. Вокруг этой войны разросся огромный рынок. Чего только нет – зерно, оружие, полезные ископаемые. Шуты кривляются, тут же кого-то пытают и ведьму жгут. Нет, я не буду вникать в происходящее. Моя задача простая. Я бы хотел утешить страждущих, но не умею, поэтому должен выкапывать мертвецов. Не всех, конечно. Только тех, кого попросят. Теперь тут часто выкапывают, чтобы расставить точки над «i». Я извлекаю на свет божий умерших не своей смертью. Таково моё послушание, Гастон. Я дал обет выполнять самую тяжёлую работу. Это тебе не розы поливать в Швейцарии.