Но вновь и вновь рассматривая негатив и полученные с него отпечатки, он отказывался верить, что эта призрачная, неземная красота, могла возникнуть по воле случая. Снова вспомнились годы учебы и увлечение Ренессансной живописью. Призраки юношеских идеалистических фантазий словно ожили в его воображении. Когда-то он надеялся постичь извечную идею красоты, сокрытую за материальными формами произведений искусств. Красоты, которой он искал в облике своих моделей, в скульптурах и портретах, в дивных порождениях природы, но при этом ее суть все оставалась неуловимой.

Раньше он с презрением относился к спиритическим сеансам, считая их обманом легковерной публики. Но теперь эта тема, отреченная современной ему наукой и порицаемая церковью, но весьма популярная в светском обществе, стала занимать его все более. Он и так был завсегдатаем книжных лавок, но теперь стал посещать их еще чаще, при этом его интересовала литература вполне определенного рода. Пролистывая полунаучные-полуоккультные труды о медиумах, месмеризме и астральных фантомах, он подчас испытывал досаду от очевидной глупости всего в них изложенного. Но в то же время попадались отдельные интригующие сведения.

В трудах подобного рода речь нередко заходила о спиритической фотографии. Ему и раньше доводилось видеть в газетах снимки, претендующие на изображение «бесплотных духов», но это были столь явные подделки, что разоблачить их мог даже человек, неглубоко сведущий в фотографии. Из всего книжного хлама он приобрел переводной труд Гектора Дюрвиля о животном магнетизме и французскую книгу Ипполита Барадюка, где описывались его опыты по запечатлению «психических энергий человека» на фотографии.

Однажды, когда вечером он возвращался из студии, ему показалось, что в толпе встречных прохожих он увидел лицо со знакомыми чертами. Оно появилось перед его взором на мгновение и вновь затерялось. Это была девушка в длинном черном пальто и шляпке с короткой вуалью, едва прикрывающей глаза. Он остановился и хотел было броситься искать незнакомку, но осознал всю тщетность этого мероприятия. Что так взволновало его? Неужели ее лицо напомнило загадочный снимок? Но ведь проявившийся на нем образ имел очень слабо намеченные, почти призрачные черты, а встречена девушка лишь на мгновение появилась перед ним, так неужели он смог узнать ее лицо под вуалью? Георгий был вынужден признать, что вновь стал жертвой обмана чувств.

Много дней и ночей он пытался сознательно повторить в своей мастерской неожиданно проявившийся феномен, занимаясь тем, что еще недавно могло показаться ему смехотворным. Он делал магнетические пассы над фотопластинками, сосредоточенно глядел на них в темноте, пытаясь проецировать мысленные образы, прикладывал к точке в межбровье, которой приписывалось особое оккультное значение. Но все было тщетно: кроме нескольких следов от кристаллов плохо растворившегося проявителя и бесформенных пятен засветок по неосторожности, получить ему ничего не удавалось.

«Если даже иной мир существует, быть может, он соотносится с нашим, как параллельные прямые, и мы тщетно ищем их точку пересечения», – думал он, в очередной раз маясь бессонницей. Когда же наконец под утро ему удалось заснуть, он увидел знакомую светлую фигуру, попытался рассмотреть ее, изучить и запомнить ее черты, но те ускользали от его взгляда, сновидение становилось смутным – как и ранее, когда он пытался читать во сне книги, но их текст рассыпался отдельными буквами.

На следующий день, придя в мастерскую, он с самого утра закрыл ее для посетителей. Вложив не оставляющий его в покое стеклянный снимок в «волшебный фонарь», он спроецировал на белый экран в темной лаборатории картинку с силуэтом, ставшим наваждением. Долгое время он рассматривал эту прелестную фигуру, затем, когда фонарь был резко погашен, перед глазами его остался послеобраз, постепенно меркнущий и меняющий окраску. Он сконцентрировался на этой призрачной картинке, и на секунду показалось, что образ оживает, становится отчетливее, реалистичнее, но тут его перенапряженные глаза сильно заболели, он непроизвольно зажмурился, и видение рассеялось.