Глас с небес вновь вторгся в уши:

– Тебя дурят!

Лже-Камелия кинулась в бой со скоростью атакующей змеи. Её ветвь наполовину превратилась в нож. Камелия ударила широко, с размаха, желая резануть по глотке Глена. Он ушёл прыжком назад, и нож вспорол воздух перед носом. Отбежал в сторону, на ходу обнажая саблю.

Нож сорвался с руки лже-Камелии. Кувыркаясь в воздухе, полетел к Глену, со звоном врезался в выставленную саблю и затерялся в злаковых колосьях.

На поляне расчертилась крылатая тень неизвестной. Из-за деревьев один за другим вынырнули силины. На кончиках их хвостов, рассыпая искры, вспыхнули и раздулись шары ошеломления. Лже-Камелия метнулась в сторону, похоже, не понимая, что окружена. За её спиной проявились и раскрылись лиловые крылья. Она хлопнула ими, надеясь взлететь. И сразу же зашаталась, закиданная полетевшими со всех сторон сверкающими снарядами.

Глен видел, как Эсфирь приземлилась на поляну, окутанная тьмой. Видел, как из её сложенных у живота ладоней выросло мрачное копье. Оно рвануло к вырожденке. Вонзилось ей между лопаток и впиталось в тело. Девчонка упала лицом в колосья и забилась в судорогах, заходясь в вопле.

Поляну разорвало на цветные пятна. Дрожа и покачиваясь, они смазывались и лишались красок. День сменился ночью. Деревья обернулись полупрозрачными стенами. Под ногами снова захрустели хрустальные осколки. Глен замер с отведённой в сторону саблей. Мазнул взглядом по Эсфирь. Посмотрел на орущую, совсем ещё юную девчонку, катавшуюся по хрустальной осыпи. Крылья вырожденки трепетали. На посеревшем лице и оголённых предплечьях извивались вспухшие вены.

– Это болевые чары, – пояснила Эсфирь и тише добавила: – Не хочу убивать…

– Я сам.

Сабля льдисто блеснула в руках Глена. Он подступил к вырожденке и рассек её глотку от уха до уха. Изо рта девчонки хлынула кровь, растеклась по шее и залила густой краснотой ворот кофтёнки.

Покоившийся неподалёку феникс не трепыхался. Глен позволил себе вздохнуть полной грудью. Его истерзанный разум выпутался из паутины чужих чар. Но воспоминания об ожившей Камелии до сих пор отдавались в сердце покалываниями, мелькали перед внутренним взором и отравляли кровь.

– Извини. – Тьма вуалью стекла с Эсфирь и впиталась в землю. – Я испугалась за тебя, потому и вернулась вместе с силинами.

– Боги… – Губы Глена дрогнули в улыбке. Он заглянул в залитые мраком глаза, и тревоги сгинули в них, дрожь в теле унялась. – Я обязан вам жизнью. Всех слов мира не хватит, чтобы выразить мою признательность.

– Идём… – Эсфирь помрачнела.

Браслет с белым пером сверкнул на её запястье, когда она схватила Глена за рукав и потянула за собой. Они подошли к рассевшимся полукругом силинам, и те расступились, пропуская их к арке в стене. Под своды тоннеля убегала кровавая полоса, присыпанная хрустальными осколками.

Дурное предчаяние, кольнувшее Глена, с лихвой оправдалось, стоило ему нырнуть в тоннель. Он ожидал увидеть мёртвое тело, но и помыслить не смел, что наткнётся на груду сваленных трупов.

Представшая взору картина породила такой приток ужаса, что у Глена вздыбилась чешуя на предплечьях. В тоннеле запеклись голубые полосы и кляксы крови. Мёртвые наяды и нереиды лежали друг на друге, словно пыльные мешки. Океанидов не было – клятые лиходеи, должно быть, не отважились на них напасть.

Мягким кивком Глен попросил Эсфирь отойти. Она прильнула к стене, и он заплыл в тоннель. Опустился перед привлёкшим внимание трупом на корточки и смахнул с его лица прилипшие волосы.

– Нереус… – Глен узнал его по приметному шраму на щеке.

– Их сюда мёртвыми притащили, – защебетала Эсфирь. – Души, как видно, куда раньше отделились от тел, поэтому я их не услышала. А Анку… Она вечно твердит, что не спит, но на деле…