И о доме не думал, так как всецело предался работе. Полгода вообще провёл как в угаре. Помню лишь, что лежал у ограды. Пальто на мне истрепалось. Я кричал, но не слышал собственного голоса. Мои крики заглушала звенящая тишина. И словно обволакивала, когда замерзал, и успокаивала, когда подступало отчаяние. Помню, всё всматривался в лица прохожих, но их одежды слепили глаза. Всё же порой улавливал на лицах гримасы. Через тишину доносились знакомые звуки. Понимая их значение, всякий раз удивлялся, недоумевая, почему морщатся они, а не я, и отчего у этих нарядных людей такой запах. Как-то среди них узнал священника, несмотря на то, что он был прозрачным. Посмотрев сквозь него и увидев церковь, заорал во всю глотку – так хотелось, чтоб он увидел. Но он не обернулся и, влившись в авто, растворился с ним в воздухе. Помню, как стало жаль его. Как перестала петь тишина. Потом меня засыпали мёрзлой землей. Мужики с лопатой на двоих были сильно расслаблены – едва присыпали и разбрелись. Затем я очнулся дома.

***

С тех пор везде, где бы ни находился, всегда видел церковь. И, чтобы не думать о ней, отворачивался, всякий раз вспоминая слова шефа о могиле. Церковь не исчезала, и я решил, что она нужна священнику. Невольно думая о могиле, порой оказывался у ограды. Однажды, просочившись сквозь неё, захотел войти и, не обнаружив дверей, не смог пройти через стену – дома и в конторе мне уже давно не нужны были стены. Я спрашивал у находившихся там, но никто меня не услышал. А захотев уйти, не смог ни о чём подумать – все мысли прикованы были к стене. И просто пошёл. И шёл очень долго, боясь оглянуться. Но не дошёл даже до ограды.

Теперь постоянно ощущал за спиной стену. Я сильнее прижимался к спинке кресла, но и это не помогало. В конторе я спрашивал про священника и про храм, но мне всё рассказывали небылицы о каком-то настоятеле, построившем три церкви. О нём был наслышан и прежде, но симпатий к нему не питал, так как именно он некогда потеснил одного знакомого батюшку. Однако слышал и много хорошего. Будучи монахом, он не был женат, следовательно, слухи о брошенных им детях, ловко подхваченные моими коллегами, по меньшей мере несостоятельны. Тем более байки о якобы загадочном убийстве жены. И, конечно, не могло быть и речи о каких-то там трёх любовницах. Видимо, в умах моих коллег количество любовниц непременно зависело от количества построенных храмов. Наверное, я произнёс свои мысли вслух, отчего, вероятно, шеф вдруг вызвался нас познакомить. Однако я попробовал сам. Сосредоточившись, очутился в огромном офисе. На стенах были лики, притягивали взор позолоченные ларцы. В здании было пусто, повсюду пахло свежей краской и тем, чем пахнет в магазинах. Подойдя к продавщице, спросил, могу ли видеть настоятеля. Она посмотрела на моё грязное и потрёпанное пальто и вежливо попросила выйти. Я повторил свою просьбу, и она сказала, что настоятель на каком-то собрании. Тем временем, почувствовав, что стена за спиной приближается и словно услышав шаги великана, я понял, что, если тотчас не выйти, эти стены дрогнут под мощью моей стены. Но мне не хотелось уйти ни с чем, поэтому, опасаясь, что меня перестанут слышать, поспешил рассказать обо всём если не священнику, то хотя бы тому, кого видел. Слишком торопясь, принялся говорить сбивчиво. Звенящая тишина заглушала слова, и невольно я перешёл на крик. Женщина перепуганно всполошилась, достала какой-то пульт и нажала на кнопку. Послышалось что-то, похожее на сигнализацию, чего я не успел дослушать из-за звенящей в голове тишины. Тут же меня будто катапультировало, и я почувствовал, что покинул то место. Но пока мне было не до того. Я продолжал наблюдать за растревоженной женщиной, вдыхая запахи ремонта, который, по-видимому, совсем недавно был проведён в этом не то офисе, не то магазине. Сидя в своём кресле, я слышал, как женщина дрожащим голосом описывала охранникам мою внешность. По её описанию я выглядел бомжом из подворотни. Припомнив же о шагах за спиной, прислушался.