Чем больше Николаевский ездил по городам Урала и Сибири, тем больше приходил к мнению, что колчаковский режим враждебен местному населению, особенно крестьянам. Теперь не могло быть и речи об участии меньшевиков в свержении советской власти ни на уровне партийной организации, ни на уровне участия в антибольшевистской борьбе отдельных «мало-мальски заметных… деятелей»[190]. Сам факт возвращения Николаевского из этой поездки в Москву тоже характерен. Эмигрировать он не собирался, как не желал оставаться на территориях, занятых противниками советской власти. Вскоре он снова вернулся в уже советскую Уфу, в качестве архивиста, хотя эта вторая поездка оказалась опаснее первой. Осенью 1919 г. на Урале Николаевский перенес сыпной тиф, из которого, правда, выкарабкался без осложнений[191].

Немаловажно отметить, что во время этой опасной и сложной поездки Николаевский не оставлял архивных поисков как инспектор Главархива, хотя поначалу сам этот мандат считался скорее конспиративным прикрытием его политической деятельности. Полвека спустя Николаевский рассказывал, что в Чите обнаружил «интереснейшие документы» о Н.Г. Чернышевском, «двое суток» сидел там, детально их разбирая; во Владивостоке встретился с кем-то из американцев и впервые увидел нью-йоркскую русскую газету; в сборнике «Дальневосточная окраина» успел напечатать несколько статей: о Чернышевском и о декабристах, в частности о переводе их из Читы на Петровский завод[192].

В результате сибирских находок вначале в местных изданиях «Сибирский рабочий», «Сибирские записки», «Сибирский рассвет», а затем и в столичных журналах («Былое», «Каторга и ссылка») появились интересные очерки о пребывании на Николаевском и Александровском заводах, на сибирской каторге и на Нерчинских рудниках декабристов С.П. Трубецкого, С.Г. Волконского и Е.П. Оболенского. Увидели свет и материалы о пребывании Н.Г. Чернышевского в ссылке в Вилюйске, о местных агентах-провокаторах в Иркутске и другие ценные документы. В первом выпуске «Сборника материалов и исследований» Главного управления архивным делом, появившемся в 1921 г., Николаевский опубликовал обширную подборку «Из записной книжки архивиста», куда вошли разнообразные материалы, собранные главным образом во время волжско-уральско-сибирского путешествия. В Уфе по инициативе Николаевского было начато комплектование документального фонда по истории революционного движения в губернии. Денег на эту работу не было, и Николаевский посылал телеграммы Рязанову с просьбой о переводе для архивной работы необходимых средств[193].

Во время поездок Борис Иванович знакомился с местными политическими, общественными и культурными деятелями, как историк интересовался их биографиями. В частности, в качестве инспектора архивного управления он контактировал с бывшим чиновником сибирских государственных учреждений H.H. Стромиловым, оказавшим ему помощь в собирании документов[194]. Некоторые из новых знакомых стали затем известными людьми. К ним относился, например, иркутский меньшевик Мартемьян Никитич Рютин[195]. Через много лет, уже будучи большевиком, Рютин пойдет на открытую конфронтацию со Сталиным, образует в 1932 г. подпольный «Союз марксистов-ленинцев», попытается объединить вокруг этой малочисленной организации все оппозиционные силы, напишет обширную рукопись «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» с весьма жесткими оценками деятельности Сталина и… будет за свою оппозиционную деятельность арестован и в 1937 г. расстрелян.

Когда Николаевский возвращался из первой своей поездки в Москву, в Уфе, где он перешел линию боевых действий, он был приглашен в штаб к командующему Южной группой войск Восточного фронта М.В. Фрунзе, слышавшему о Николаевском от Рыкова. Изголодавшегося в пути Николаевского Фрунзе принял по-барски: на столе были большие ломти хлеба, колбаса и водка. Разумеется, Николаевский интересовал советского командующего не сам по себе. Фрунзе рассчитывал получить от него информацию о положении на занятых врагом территориях. Разговором с Николаевским Фрунзе был настолько доволен, что приказал отправить своего собеседника в Москву в личном поезде командующего. Правда, для этого надо было сначала переправиться через реку Белую на лодке, так как мост был взорван, а поезд находился на другом берегу.