Николаевскому и Ахматову выпала довольно деликатная миссия. Дело в том, что курс ЦК их партии состоял в недопустимости участия меньшевиков в местных правительствах. Они должны были фигурировать в качестве «третьей силы», добиваясь прекращения гражданской войны и отстаивая единение всех демократических слоев населения. Но такому наивному и абсолютно бесперспективному политическому курсу далеко не всегда подчинялись не только деятели на местах[180], но и сами члены центрального высшего руководства. В частности, член ЦК меньшевистской партии Иван Михайлович Майский (псевдоним Яна Ляховецкого) не подчинился решению центра, выехал в Самару и с согласия местного областного партийного комитета (последний называл себя Областной комитет РСДРП территории Всероссийского Учредительного собрания) занял пост управляющего ведомством труда (министра труда) в правительстве КОМУЧа.

По словам Николаевского, он был всей душей на стороне КОМУЧа[181], но, подчиняясь партийной дисциплине, обязан был выступать с осуждением самарского эксперимента и КОМУЧа, где доминировали эсеры. Непосредственно стоявшая перед Николаевским задача заключалась в необходимости пробраться в Самару через линию фронта, собрать информацию о положении в регионе, оказавшемся под антибольшевистской властью, и проинформировать местные меньшевистские организации о мнении центральных органов партии.

Николаевский почти беспрепятственно доехал до Нижнего Новгорода, а оттуда до Казани, только что занятой красными. Здесь от местных меньшевиков он получил новые фиктивные документы, с которыми и намеревался перейти саму линию фронта. Это было в те дни и недели, когда под Казанью, занятой антибольшевистскими силами, для штурма города были сконцентрированы части Красной армии; когда, считая, что здесь решается судьба советской власти, в соседний город Свияжск в своем только что образованном личном поезде прибыл для непосредственного руководства военными действиями нарком по военным и морским делам Троцкий[182].

Приключений было много. Во время одного из боев Николаевскому удалось перейти через мост буквально за несколько минут до того, как этот мост был взорван. Затем его чуть было не захватил в плен отряд конных красноармейцев, преследовавший отступавших белых. Николаевский спрятался в крестьянской избе на окраине села, которое обыскивали всадники, искавшие добычу. Не дойдя до дома, где он находился, красноармейцы ускакали, так как в их расположении возникла какая-то тревога. В тот же вечер Николаевский на подводе добрался до ближайшей волжской пристани, где дождался парохода с военным грузом, эвакуированным из Казани, и с трудом уговорил эсеровского комиссара взять его на борт. Так он добрался до расположения частей, верных КОМУЧу, и с их помощью отправился в Симбирск, где выступил на собрании местных меньшевиков, предостерегая их от присоединения к правительству КОМУЧа. Сделав это «доброе дело», он отправился, наконец, в Самару[183].

Приехав в этот мятежный город, Николаевский выяснил, что резолюция о назначении Майского была принята Самарским областным комитетом по инициативе самого Майского, как члена ЦК. Николаевский потребовал от местной организации пересмотреть решение и отозвать Майского с его поста. Однако самарские меньшевики считали линию ЦК непоследовательной, отступающей от принципа непримиримой борьбы против большевистской диктатуры. Переубедить их Николаевский не смог[184], да, видимо, и не слишком старался, понимая в глубине души, что самарцы правы.

Впечатления от своей самарской неудачи Николаевский невольно распространил на самого Майского, прошедшего весьма извилистый политический путь – от правого меньшевика до коммуниста. Впоследствии Майский стал видным советским дипломатом, послом, ученым-историком, академиком, пережившим в последние месяцы жизни Сталина недолгую опалу и даже тюремное заключение. Тем не менее Майский вряд ли заслуживал все те жесткие и ругательные эпитеты, которыми позже наградил его не простивший Майскому самарского «поражения» Николаевский