– Почему ты не можешь взять меня с собой?

– Детям не место на войне, – ответил Марк устало. – Я много раз говорил тебе об этом и не изменю своего решения.

– Но Квинт едет с тобой!

– Квинт – мужчина, его, как и мой долг защищать семью и Родину. Сенатор Цицерон[1] как-то обмолвился, что выделил два понятия Родины – по рождению и по гражданству. Ты, рожденная в Галлии, но живущая в Риме, как никто другой, должна понимать, что это значит. Для меня же нет другой Родины, кроме Италии. «За нее мы должны быть готовы умереть, ей полностью себя отдать, в нее вложить и ей как бы посвятить все свое достояние»[2].

Летиция поняла, что переубедить Марка невозможно. Она устыдилась своих слов: собиралась поговорить о Марсии, а вместо этого говорила о себе. Сам мужчина так же не был рад подобному повороту разговора, но не видел смысла давать напрасную надежду.

Повисла гнетущая тишина, прерванная появлением Марсии старшей.

– Отец, мне сказали, что ты хотел видеть меня. Я не помешала?

– Нет, – ответили Марк и Летиция одновременно, а девочка продолжила:

– Я уже ухожу.

Она успела сделать несколько шагов к выходу, прежде чем подруга остановила ее, шепнув:

– Останься. Я боюсь того, что скажет папа.

Летиция молча подчинилась, крепко сжав руку Марсии, Марк не стал вмешиваться. Дождавшись, пока те займут кресла напротив него, произнес:

– Марсия, ты уже достигла совершеннолетия. Твоя красота не осталась незамеченной. Неудивительно, что отцы некоторых молодых людей уже спрашивали меня о тебе, но среди многих достойных я выделил лишь одного. Ему одному я позволю приходить в мой дом, чтобы иногда видеть тебя, – продолжил Сцевола, – если ты сама не будешь против него. Если есть кто-то иной в твоих мыслях или в твоем сердце, ты можешь сказать мне о нем. Последнее слово будет за тобой.

Марсия замерла, почти перестала дышать. Она мечтала и боялась услышать имя Секста Тарквиния, образ которого преследовал ее всю ночь и весь последующий день. На глаза ее внезапно навернулись слезы и, не стесняясь присутствующей здесь Летиции, девушка бросилась в объятья отца. Не смея поднять на него глаза, тихо спросила:

– Вдруг я не понравилась ему? Может, он разочарован или считает, что подобные встречи не имеют смысла?

– Ты слышала его накануне. Юноша признался, благодаря стараниям твоей подруги, – Марк усмехнулся, посмотрев в сторону последней. Летиция внезапно покраснела и опустила глаза. – Он уже просил твоей руки, но мечтал о встрече с тобой, хотел тебе понравиться. Что мне ответить ему?

– Да, скажи ему «да», – прошептала Марсия, по-прежнему не поднимая глаз. – Только мне не хотелось бы выходить замуж до твоего возвращения.

– Не думаю, что вернусь раньше следующего года, так что решение я оставляю за тобой и Секстом.

Нежно поцеловав волосы дочери, Марк отпустил обеих и занялся делами.

Марсия, ошеломленная словами отца и собственным неожиданным признанием, вновь взяла за руку Летицию. В стремительном водовороте последних событий ей как никогда требовалась дружеская поддержка.

***

Ранним утром следующего дня фамилия[3] собралась в атриуме, чтобы проводить Марка и Квинта. Жертвы Марсу[4] были принесены накануне. С дочерьми Флавий простился поздно ночью, когда весь дом уже спал. Обе Марсии просили отца беречь себя и поскорее вернуться домой. Октавия пожелала супругу и племяннику одержать победу. Рабы тихо молились о здравии господина.

– Пусть Юпитер и Юнона[5] благословят вас! Пусть боги будут милосердны! – произнес Марк, прощаясь. Коротко кивнув, он вышел. Вслед за ним отправился Квинт.

Летиция не произнесла ни слова, но в последний момент, презрев все нормы поведения, бросилась вслед за Флавием. Догнала его на выходе из дома, схватила за руку, заставив остановиться.