Папа стоял, опустив руки, молчал и дрожал. Мама замерла рядом и тоже молчала, хотя ночные гости весь дом перевернули. Мне за меньшее влетало, потому что мама терпеть не может беспорядок. Когда двое полицейских добрались до подвала, мама схватила папу за руку. Заметив это, я испугалась так, что сердце чуть не выскочило. Почему же они ничего не говорят?

Почему просто стоят, вцепившись друг в дружку, пока полицейские орудуют в доме? И почему эти двое так долго торчат в подвале? Оттуда доносится какой-то стук.

А потом я вспомнила про шкаф и голоса, и мне ужасно захотелось, чтобы шкаф не трогали. И чтобы у тех, кто скрывается за ним, хватило ума сидеть тихо.

Наконец полицейские вышли.

– В подвале все чисто, – сказал один.

Я облегченно выдохнула, мама выпустила папину руку, но больше ничего не произошло.

Полицейские обступили родителей, и среди наших гостей я увидела ленсмана[1]. Похоже, это он все устроил.

Помню, до войны в День независимости[2] он говорил праздничные речи, радостно размахивал флажком. А сейчас все время ходит сердитый. До войны взрослые говорили, что полицейские охраняют нас и ловят преступников, чтобы в Норвегии жилось спокойно. А потом все изменилось, и сейчас полицейские выполняют приказы нацистов и «Национального единения». Ленсман вопросительно смотрел на маму с папой. Повисла мертвая тишина.

– Где они? – выпалил наконец ленсман.

– Кто «они»? – спросил папа.

– Вы прекрасно понимаете. Еврейские дети, которых вы прячете.

– Не понимаю, о чем вы.

Разумеется, папа прав. Все это – какое-то недоразумение. Не прячем мы никаких детей. Быстрей бы убрались эти полицейские, а мы бы легли спать. Или пошли на кухню и сварили какао. Да, так будет лучше всего. А потом наступит завтра, и все пойдет своим чередом. Вот только я никак не могла выкинуть из головы тот шкаф. И голоса в подвале…

Что-то не так, я это чувствовала. В нашем доме что-то происходит, поэтому мама с папой изменились. Ленсман будто подслушал мои мысли – он поднял голову и уставился на нас с Отто. Затем шагнул к нам. Растянул губы, словно силился улыбнуться.

– Ребятки… Вы ведь знаете, что врать нехорошо?

– Оставьте их в покое! – крикнул папа, но ленсман не сводил с нас глаз.

– Вы в последнее время не слышали здесь никаких посторонних звуков? Ничего необычного не замечали? – не отставал он.

Отто больно сжал мне руку. Предупреждение. Я должна молчать. Впрочем, я это и так поняла.

– Нет, мы не слышали никаких посторонних звуков и ничего необычного тоже не замечали, – я старалась говорить уверенно. Для пущей убедительности замотала головой.

И у меня все получилось бы, если бы не глаза. Сама того не желая, я посмотрела на подвальную дверь. Ведь я-то знала, что за ней кто-то прячется.

Ленсман повернулся и понял, куда я смотрю.

– Обыщите подвал еще раз, – приказал он остальным.

Полицейские снова спустились в подвал. Я затаила дыхание, и Отто, кажется, тоже. Мама опять вцепилась в папину руку.

Сперва в подвале было тихо, но вскоре я услышала, как что-то двигают. Деревянные доски скребли о дощатый пол. Потом оттуда крикнули:

– Вышибайте!

Раздался страшный шум – полицейские добрались до двери за шкафом и с треском выбили ее.

– Свет! – скомандовали в подвале.

И снова тишина.

Может, они ничего там не нашли?

Полицейские затопали по лестнице. Вернувшись в прихожую, они покачали головами.

– Они там были, но сбежали.

Мама с недоумением взглянула на папу, губы ее тронула слабая улыбка.

Один из полицейских держал в руках куклу. Ни у меня, ни у Отто не было такой. Прежде я ни разу ее не видела.

Полицейский рассерженно отшвырнул куклу в угол.