«Здоровый свежий воздух, яркие события, возбуждение, благородная и радостная дружба, шансы отличиться, доступные каждому, делают жизнь острее и интереснее, наполняя ее редкими удовольствиями. Неопределенность и важность настоящего уменьшают значение прошлого и будущего, делают его незначительным, избавляют голову от мелких проблем. А когда все уже позади, остаются воспоминания, которые мало кто из людей не считает драгоценными. Что же до трудностей, они хоть и суровы, но переносимы»^>403.

В этих словах содержится не только панегирик фронтовой жизни – написанные двадцатитрехлетним молодым человеком, они четко обозначают мировоззрение Черчилля, его любовь к опасностям и кризисам. К тем моментам, когда каждодневные проблемы отступают на второй план; к тем минутам, когда ты остаешься один на один с собой, со своими переживаниями и страхами; к тем мгновениям, которые если не уничтожают, то закаляют. В этих словах содержатся и другие важные качества его личности: любовь к новизне, любопытство, способность наслаждаться моментом, получать максимальное удовольствие и извлекать максимальную пользу (включая познавательный опыт) от событий, от встреч с людьми и от идей, с которыми удается соприкоснуться.

Но за все – и за опыт, и за удовлетворение любопытства, и за наслаждения – приходится платить. Черчиллю относительно повезло. Он расплачивался лишь неудобствами бытового свойства. После сражения в Мамундской долине начался жуткий ливень, превративший лагерь в «море грязи». Ожидая нападения, генерал Джеффриз приказал уменьшить периметр лагеря. Большинство палаток было снято, лишив солдат необходимого укрытия. Измученные, они валились с ног от усталости, засыпая в грязи^>404.

Эти и подобные им неудобства еще можно было снести, если ты здоров. Но у Черчилля после сражения при Агре 30 сентября началась лихорадка. Жутко разболелась голова, температура поднялась до 39,5°. Закутавшись в макинтош, он лежал в наспех вырытом окопе, всего полметра глубиной, который должен был защитить его от ночного артобстрела. О чем он думал в тот момент?

Зная ответ на этот вопрос, можно было бы с уверенностью определить главный мотив поведения Черчилля. И этот ответ известен. Лежа в окопе, Уинстон писал письмо своей матери, которое позволяет, «приподняв занавес за краешек», заглянуть в его внутренний мир. Признав, что «немного пищи и философский склад характера – единственные жизненно необходимые вещи», и добавив, что эта «странная жизнь» его «забавляет», он думал о своей избранности, о своем предназначении, о вере в удачу!^>405

Им руководила не только жажда приключений или новых впечатлений – им руководило желание отличиться. И ради этого он готов был рисковать собственной жизнью. Только ради того, чтобы его заметили и отметили, он гарцевал на своей серой лошади на линии огня^>406. «Я играю по высоким ставкам, – писал он матери. – Я делал так трижды – 18, 23 и 30-го числа. Слава – осмеянная, мелодраматичная, униженная – по-прежнему остается самой важной вещью на земле. Жизнь Нельсона должна служить уроком для молодежи»^>407. Черчилль сознательно развивал в себе смелость, стремясь заработать репутацию храбреца. В его представлении амбиции можно было удовлетворить смелыми поступками, а смелые поступки мотивировались амбициями, что создавало мощнейшее взаимозависимое звено в цепи жизненного успеха.

Уже в первые годы его работы в парламенте и на государственной службе современники будут говорить, что «среди всех талантов и способностей мистера Черчилля наиболее замечательным качеством является его смелость»