Всю неделю я распространял слухи, дескать, Купец неудачник и трус, он даже сотку между двух пальцев держать не умеет. Выждав момент, при всем классе я взял коммерсанта на понт, спровоцировал на поединок: да я уже на такой высоте, у меня этих соток столько, что ему и не приходило во снах… Разъяренный, Купец принял вызов. Я тихо сказал:

– Давай только так: кто проиграется, тот уходит совсем.

Купец согласился.

Игра началась на площадке за школой и длилась до темноты, вокруг нас собрался стадион, занимали места на подоконниках, вскарабкивались на заборы из рабицы, на баскетбольные кольца, транслировали шепотом результаты.

Я начал бодро, ради острастки выиграл несколько раз и почти сразу же покатился вниз, схватился за голову, неистово повышал, обещал плаксиво, что завтра, ей-богу, верну, «ну давай же, еще хоть разок!». Григорий пьянел от побед, взял, как он думал, всё, что только имелось.

– Ну что, Рыжий, кто теперь из нас неудачник?

Я бросился на колени, взмолился, схватил его за рукав:

– У меня еще есть, осталось чуточку дома, сейчас принесу.

Он снизошел, разрешил. Не помня себя, я сорвался, публика расступилась, глядя сочувственно вслед. Домчался обратно очередью из пулемета, поникший и потный, протиснулся, высыпал на асфальт кучку свежих, нераспечатанных, коллекционная редкость, личный резерв. Забирай, но сыграем еще. И кружки засверкали в жадных очах коммерсанта.

Цу-е-фа. Цу-е-фа. И по возвращении я больше ни одной ему не отдал, не выпускал из металлической хватки, покуда он сам уже не валялся в ногах, не умолял позволить занять у корешей, не ставил на кон золотую цепочку от крестика.

Все было кончено враз – я жестом дал знать, что больше с ним цацкаться не намерен, сгреб всё в рюкзак, цинично ссыпал в припасенные заранее пакеты и удалился под зрительский ропот. Все разошлись, и Григорий остался один на площадке. Его видели через пару дней в школе – бледно-пугливую тень. Но потом сообщили, что он заболел и не появится в наших стенах еще долгое время.

Я был единогласно признан непобедимым, и никто больше не осмеливался бросать мне перчатку – дуэль со мной приравнивалась к суициду.

С признанием тут же угас всеобщий интерес к играм, обмены забуксовали, торгов становилось больше, чем по факту продаж. Но очень кстати наш главный тренд-импортер двоечник Женя в конце четверти вдруг выбился в троечники. За что инертные родители по обещанию, данному ранее, одарили его стопкой бит. Тут началась совсем другая игра.

Би́ты – утолщенные пластмассовые гравированные кружки, некоторые даже светились в темноте. Биты модернизировали наш купле-продажный мирок. Битами надо было целиться в сотки, бить в надежде на поворот. Что важнее – биты являли собой более емкий носитель ценности, нежели сотки.

За обычные биты давали по двадцать «картонок», за красивые и светящиеся в темноте – когда как, но часто больше. Набухала почва конфликтов, ибо не было в природе единого критерия качества и красоты. Мой одноклассник Вася Васильев, известный на местной коробке как Толстый, а в школе как Василек, предложил тезис о том, что для постоянного оборота бит следует принять твердые номиналы. Василек был зануда и сын учителя географии, к нему относились настороженно и обращались только если списать, и потому тезис был изначально провальным.

Один я углядел в тезисе смысл, и, хоть мы с Васильком за все десять классов перемолвились, может быть, трижды, я взял его в дело. Задержавшись после уроков, мы замыслили сравнительную таблицу мер и весов, а уже на следующий день прибили ее к двери мужского туалета с обратной стороны, загородив фаллообразный символ и объявление о том, что Наташа Бабина – шлюха. Там же презентовали схему узкому кругу лиц во главе с Александровым. Он сказал: