Я возвращался домой и предавался любимому отныне досугу: пересчету своего капитала. Движение в комнате уже затруднялось от нагромождения картонных коробок, наполненных игровой валютой; где-то среди них пряталась не убранная с Нового года елка.

Отец, возвращаясь с работы, заглядывал ко мне в комнату и раздражался:

– Сколько можно собирать этот бесполезный картон! Я, знаешь ли, тоже в свое время коллекционировал марки, монеты – но они все помещались в одном-двух альбомах. А это уже ни в какие!

Но, переговорив с матерью, понимал, что, по всей видимости, сотки – мой единственный шанс на социализацию, что у меня теперь много друзей и вообще. Что же делать, если сын вырастает Плюшкиным? Надо его принимать! Родители меня принимали и старались задавать всё меньше вопросов. Главное, чтобы человек вырос хороший.

Я был не единственным успешным примером. В школе с самых низов стал подниматься ушлый Григорий из параллели. Григорий ходил в одних брюках три года, получал пособие как член многодетной семьи и начал с того, что сбывал положенные ему бесплатно обеды другим малоимущим, но не имевшим льгот. Он также сдавал в субаренду геймбои и давал в долг под процент. За свой промысел он получил погоняло Купец, чего ничуть не стеснялся.

При сотках Купец перешел на пиратство: все в школе знали, где задешево приобрести паленый загрузочный диск «Контр-страйк», свежий альбом «Линкин Парк» или «Пиратов Карибского моря» задолго до выхода на DVD. Купец принимал и рубли, и валюту, и сотки. Кроме того, шаг за шагом он подминал под себя рынок домашних заданий и начал узурпировать списывание на контрольных. Я становился номером два, а мне не хотелось слезать с пьедестала. Григорий прекрасно знал, что теснит меня, и заходил на мою территорию бесцеремонно:

– Если вам что-то предлагает Рыжий, вы сразу идите ко мне, я достану вам то же со скидкой.

Это были перчатки в лицо, и дуэль неминуемо приближалась. Купца требовалось устранить с горизонта. Состязаться с ним на уровне рынка мне было не под силу: при меньших вложениях ему были подконтрольны большие зоны, он прощал многим долги, его уважали, а мне все чего-то недоставало. Коммерческой жилки?

Пока я думал над тем, что мешает мне преодолеть последний рубеж, оглядывал собственные недостатки, корил себя почем зря, решение прилетело само. Точнее, его принес Миша Пуля – знаменитый школьный свистун. Он умел насвистывать любые рингтоны, от «Бумера» и до Бетховена, за что срывал аплодисменты даже от учителей. Кличку «Пуля» он заработал тем, что держал рекорд по спринту, покрывая коридорный трек быстрее, чем говорили «на старт». Со своей скоростью и феноменальным слухом он знал все обо всех и охотно делился этим за сотки.

Купец обратился к нему, типа, вызнай, что там у Рыжего, откуда он так круто играет, какие у него есть каналы, где пятка у Ахиллеса. И Пуля собрал все, что смог. А про меня вообще-то было известно немного, поскольку никакого секрета у меня не было, я был обычный неинтересный подросток, и всё тут. Купец разочаровался и обделил Пулю гонораром, а тот, не будь дураком, пришел ко мне и все слил. Интуитивно я знал, что информация – самый верный союзник, и взял Пулю в долю.

– С этого дня ты больше не работаешь на Купца. С этого момента мы с тобою партнеры. И первое, что мы с тобой сделаем вместе, – уберем его с нашей доски.

Мне нравилось произносить речи, потому что по телевизору в нулевые все только их и произносили. Чем пафоснее, тем убедительней. Таково было время.

Пуля согласился на всё и выяснил, что у Купца, у Купчища, у Григория Михайловича был маленький недостаток, тихий был у него грешок. Он играл. В нашей школе, конечно, он бы не посмел – ведь не гадь там, где ешь, – зато в гимназии по соседству, откуда забирал своего младшего брата, – о, там уж давал себе волю. Да, Пуля донес, что Купец страшно хвастается среди гимназистов своим мастерством, а еще он азартен, как дьявол. Вот и план.