– Сударыня, приношу вам свои соболезнования, – сказал Платонов, сняв форменную фуражку и наклонив голову.

– Оставьте. Вы же не за этим явились, – без сантиментов отреагировала его собеседница.

Сесть она не предложила, сама оставшись стоять. Ритуал вежливости был соблюден, настало время продолжить расследование.

– Не стану спорить. Удобно ли задать вам несколько вопросов? – таким же тоном осведомился Григорий Денисович.

– Мне уже задавали вопросы господа из полиции. Вы имеете к ним отношение?

– Нет. Я служил вместе с вашим мужем. Старший помощник делопроизводителя третьего отделения канцелярии министра.

Владыкина приподняла бровь.

– Чем занимается ваше отделение?

– Делами по инспекторской и церемониальной частям.

– Инспекторской… Что сегодня инспектируете?

– Обстоятельства смерти вашего мужа внушают определенные подозрения.

– Кого и в чем подозревают?

Платонов по-прежнему был сама невозмутимость.

– Я не готов назвать конкретное лицо. Скажите, вас совсем не удивила столь поздняя отлучка Петра Константиновича в пятницу?

– Нет, – односложно и без колебаний ответила Владыкина.

– Почему?

– Его время от времени вызывали на службу по вечерам. Вам должно быть известно.

– Разумеется. Напомните, пожалуйста, когда это имело место в прошлый раз.

Этот вопрос заставил вдову помедлить.

– Довольно давно, – наконец сказала она.

– В апреле?

Ирина Сергеевна отрицательно качнула головой.

– Наверное, в марте.

– Раньше вызывали с такой же частотой?

– Раньше чаще, – раздраженно произнесла Владыкина. – Вы уверяли меня, что знаете, тогда зачем спрашиваете?

– Я знаю о порядке, принятом в нашем министерстве, не более, – Платонов продолжал, будто эмоции хозяйки его абсолютно не касались. – Петру Константиновичу приходилось регулярно отлучаться?

– То есть?

– Раз, два, три в неделю? Может быть, реже?

Вдова опять задумалась ненадолго.

– Примерно раз в две недели.

– В это же время?

– Я не помню точно. Поздно, да. Позже девяти.

Григорий Денисович, прежде смотревший мимо хозяйки квартиры на средиземноморский пейзаж в красивой резной раме, взглянул ей прямо в глаза.

– Выходит, вы не удивились вызову? И тот факт, что за мужем прибыл не казенный курьер, а какой-то мальчишка, вас тоже не смутил?

– Решительно не понимаю, что вы имеете в виду! – с откровенной неприязнью фыркнула Владыкина. – Так было всегда. Понимаете? Всегда. Мало ли кого пошлют, я в этом не обязана разбираться.

– Полицейские задавали вам похожие вопросы?

– Только о том, происходило ли прежде нечто подобное.

– Вы рассказали то же, что и мне?

– Я просто сказала: «Да». У вас всё?

Григорий Денисович сдержанно поклонился и водрузил фуражку на голову.

– Слово «Кречет» вам ни о чем не говорит? – спросил он внезапно, когда Владыкина уже кивнула ему в знак прощания.

– Кречет? Птица? – удивленно переспросила она.

– Из семейства соколиных. Очень ценились охотниками и у нас, и в Европе.

– Вы любите охоту?

– Терпеть не могу. Убивать живых существ ради удовольствия… Нет уж, увольте.

Ирина Сергеевна, задержавшись, взглянула на Платонова как-то по-новому.

– Почему вы спросили?

– Видите ли, у вашего покойного супруга нашли странную записку с одним-единственным словом. Без подписи. Может, и не записку, а просто листок с заметкой на память. Знаете, черкнул, где пришлось…

– Записка у вас при себе?

– К сожалению, у следователя. Там печатные буквы, но руку я, пожалуй, узнал бы.

– Ничем не сумею вам помочь, – с сожалением ответила Владыкина. – Все бумаги мужа у нас опечатали и забрали еще утром. Могу одно сказать: к охоте он тоже был равнодушен.

Скрипнула дверь в переднюю.

– Desole, mere…