Так поступают с предшественниками: самим пересказом их концепций на своём языке трактуют их по-своему. Так поступают и с современниками: любой анализ не столько высвечивает иные возможности ориентирования, сколько работает на утверждение своих собственных.

Эта самодостаточная стилистика изложения неминуемо ведёт к противостоянию учений или, в лучшем случае, к снисходительному взгляду друг на друга. Отсюда – привкус догматической идеологии у одних учений: вот как оно на самом деле, и никак иначе. Отсюда – и отрешённая тональность у других: вот что говорю я, а вы как хотите…

В результате оказывается, что у философии как определённой сферы человеческого знания практически нет общего для всех учений языка. Нет даже самой крошечной территории, которая была бы для всех единой. Философия представляет собой обширное островное государство, где на каждом острове свои нравы и традиции, а главное – свой язык.

Когда-то человечество состояло из разбросанных по планете культурно-этнических оазисов, и местная самобытность учений была совершенно естественным явлением. Но те времена давно и безвозвратно миновали. Может быть, каждое из учений и хотело бы стать единственным, но ему неизбежно приходится утверждать себя в сопоставлении с другими учениями.

Тут мы встречаемся с основным инстинктом любого философского учения – с инстинктом опровержения. В этом инстинкте, самом по себе, нет ничего, что заслуживало бы осуждения или одобрения. Это совершенно естественная вещь, она связана с самим существованием учения, с его самоопределением своих границ, с отмежеванием от множества других мировоззрений.

Но человек среди учений видит вовсе не спокойные землемерные работы по установлению границ владений. Никакое учение не хочет быть «одним из». С какой стати! Ведь именно ему удалось обрести правильный взгляд на мир. Значит, все остальные учения должны прежде всего прислушаться к нему.

Увы, оказавшись лицом друг к другу, учения чаще всего хватаются за оружие. И не всегда за оружие полемическое. Распри учений перерастают в политические распри партий, идеологий, государств. А сколько окровавленных страниц истории повествует о военных распрях, вызванных или благословлённых соперничающими учениями!..

Ещё удивительнее, чем схватки учений-антиподов, отношения между учениями, близкими друг к другу. Самое меньшее, что мы можем наблюдать тут, – это страшноватое искрение, подобное тому, которое возникает между электрическими контактами, недостаточно отдалёнными, но и недостаточно плотно примыкающими один к другому. А если говорить о крайних формах соперничества близких учений, то вряд ли они особенно отличаются от крайних форм противоборства далёких.

Не будем забывать, что у того явления, которое мы называем здесь учением, двойственная природа. Носителями его являются живые люди с естественным ощущением единой человеческой природы. Поэтому любое учение таит тоску по единству, по тому, чтобы пробиться к общей для всех истине, которая соединяла бы нас, а не разъединяла.

Каждому учению внутренне свойственна тяга к единству в истине, к тому, что в христианстве принято называть экуменизмом. Можно расширить это понятие и говорить более широко о