«Остановитесь, именем господина Лоренцо де Медичи я вам приказываю: остановитесь!» – и он величественно простёр руку вперёд, после чего медленно провёл ею справа налево, как бы пересчитывая наёмников одного за другим. «За мной следуют двадцать пять человек, готовые арестовать вас и доставить в застенки моего друга Лоренцо», – добавил Тристан.

Самый дюжий из всей банды, узнав родовой символ своего господина, изображённый на перстне, и опасаясь неприятных последствий, немедленно приказал своим приспешникам бросить оружие; когда же он попытался привести какие-то доводы, чтобы оправдать происшедшее, Тристан круто оборвал его:

«Пошёл прочь, окаянный».

Четверо негодяев, не смея что-либо возразить, вскочили на коней и мгновенно скрылись в лесу.

Солдаты папской армии, глубоко ошеломлённые тем, как молодой дипломат сумел всё уладить, быстро освободили от пут молодых людей и, перевязав их раны, помогли им вскарабкаться на лошадь.

И вот наконец наши герои смогли вновь двинуться в путь, тогда как сопровождавшее их по правую руку солнце начало медленно спускаться за горизонт.

Поздним вечером путешественники прибыли в город Прато, где жили кое-какие знакомые Тристана, которые, вероятно, смогли бы позаботиться о двоих несчастных, позволив молодому дипломату с чистой душой продолжить дорогу в Рим.

Проезжая рядом с соборной площадью, странники увидели, как две девушки дали краюху хлеба продрогшему нищему. Незнакомки уже начали удаляться, наверняка направляясь домой, когда Тристан внезапно соскочил с коня и воскликнул им вслед:

«Алессандра!»

Та из них, что была более хрупкого телосложения, тотчас же обернулась, пытаясь разглядеть того, кто в такой неурочный час осмелился прокричать её имя, и, убедившись в том, что услышанный голос действительно принадлежал тому, чей образ, вынырнувший из ларца воспоминаний, возник в её воображении, отозвалась:

«Тристан!»

В тот же миг она ринулась ему навстречу и ничуть не заботясь об условностях и формальностях, предписываемых этикетом (что наводило на мысль, будто некогда их связывало нечто бо́льшее, чем простое знакомство), бросилась ему на шею, нежно закрыв глаза и прижимаясь к груди нежданного чужеземца.

Прелестная Алессандра была дочерью госпожи Лукреции Бути и покойного флорентийского живописца Филиппо Липпи. Её мать, насильно отданная своей семьёй на постриг в монастырь Святой Катерины, некогда была монахиней и именовалась сестрой Лукрецией. Отец Алессандры, служивший капелланом всё в том же монастыре города Прато, уже при жизни почитался одним из лучших живописцев своего времени: недаром зачастую церковные иерархи и наиболее состоятельные семьи доверяли ему самые отвественные заказы: по большей части картины на библейские сюжеты или посвящённые сценам из жизни святых. Двое познакомились как раз в ходе работы над одним из подобных заказов. Возникшее между ними влечение было неизбежным и неудержимым… Она – изумительно красивая и сенсуальная, он – с его врождённым обаянием и чувствительностью… служители господни безумно полюбили друг друга. Какое-то время греховная связь продолжалась в священных монастырских стенах (в тот период сестра Лукреция охотно позировала Фра Филиппо в качестве модели для некоторых его картин), пока в один прекрасный день, во время крестного хода по случаю Положения честного Пояса Пресвятой Богородицы, маэстро не решил похитить свою возлюбленную, чтобы начать вместе с ней новую жизнь вне брачных уз, не заботясь о том, что такое скандальное решение произвело бы сенсацию и стало бы предметом всеобщего порицания. Разумеется, Церковь отнеслась крайне враждебно к их связи, заклеймив её как порочную и ни больше ни меньше как дьявольскую. Лишь годы спустя, благодаря ходатайству Козимо де Медичи, покровителя Липпи, обратившегося за помощью к самому Папе Римскому, их доброе имя наконец-таки было восстановлено и многострадальные влюблённые были освобождены от обетов. А ещё через несколько лет родилась красавица Алессандра.