Ролло также починил патефон вдовы, чем окончательно покорил ее сердце – на корпусе патефона имелась бронзовая табличка с выгравированной надписью: «Любимой Константе в день свадьбы от Данте». Ролло не стал уточнять, кем был этот Данте. Во всяком случае, галантерейщика звали иначе.

В лавке старьевщика Ролло за бесценок приобрел целую пачку пластинок времен своей третьей – условно, конечно, – молодости. Музыка должна была стать неотъемлемой частью его шоу.

По удачному стечению обстоятельств (хотя Ролло считал, что удача сопутствует достойным), вещи и обувь галантерейщика оказались ему впору, так что не пришлось тратиться на барахлишко. Как ни странно, галантерейщик, мир его праху, обладал отменным вкусом, удовлетворившим даже привередливого Ролло. И уж конечно, у Ролло не было предрассудков относительно ношения одежды покойника. Того, кто неоднократно примерял чужую плоть, чужие костюмы не стесняли ни в малейшей степени.

Ролло особенно нравились изделия из кожи. Сочетание кожи и матовых поверхностей металла – это была фирменная черта его стиля. Наличие стиля означало способность инстинктивно улавливать гармонию и многое извиняло в грубоватых или примитивных натурах. Впрочем, он не относил себя ни к тем, ни к другим. Даже в менее жестокие времена он не задавался вопросом, с кого содрана кожа. Однажды кожу сдирали с него самого. Причем живьем. Может, поэтому теперь он был готов на все, лишь бы не чувствовать себя до такой степени голым.

Даже в самых богатых городах количество нищих, калек, психопатов и самоубийц не уменьшалось, а наоборот, увеличивалось с каждым годом. Со временем скверна разрасталась свыше всяких терпимых пределов, и рано или поздно новые феодалы оказывались перед выбором: дальнейшая деградация или очищение кровью и огнем.

В прошлом Камень тоже не избежал подобных оздоровительных процедур кровопускания, но сейчас находился в ранней стадии болезни.

Нищий лежал под церковным забором и был похож на груду тряпья. Когда крестоносец оказался в трех шагах от него, из груды протянулась рука и донеслось бормотание:

– Крест, подай брату…

Светили только звезды. Крестоносцу надо было нагнуться, чтобы разглядеть лицо нищего. Он действительно увидел кресты на щеках. Нищий зашевелился, и стало ясно, что у него нет обеих ног.

– Чего смотришь, брат? Когда-нибудь сам таким станешь.

Крестоносец ничего не почувствовал. Кто захочет знать свое будущее? Хотя, если перед ним один из возможных вариантов, к нему стоило присмотреться внимательнее. И он смотрел, пытаясь представить, каково это – сделаться безногим инвалидом и быть выброшенным на покой после долгого пути, полного страданий и лишений. Такой «покой», пожалуй, можно счесть издевательством более жестоким, чем предшествовавшая служба. Ну а разве кто-то обещал благодарность? И разве кто-нибудь ее ждал?

– Ладно, – сказал калека после долгого молчания. – Позволь мне заработать монету. Спроси у меня о чем-нибудь.

Крестоносец был уверен, что нищий давно лишился своего оружия. Впрочем, покончить с собой можно и при помощи подручных средств. Но почему он до сих пор не сдох от голода?

Не дождавшись вопроса, калека выложил свой товар:

– Кажется, я знаю, что тебе нужно. Странные вещи еще случаются, верно? В мое время их было больше… Как насчет младенца без ушей?

Крестоносец покачал головой. Не то.

– Двухголовая собака?

Мимо.

– Говорящее радио?

Снова мимо.

– Шесть самоубийств в один день?

– Где?

– Гони монету.

Крабья клешня схватила металлический диск еще до того, как стихло эхо.