– Тогда – так рассказывай.

– Что рассказывать?

– Первоначально об афганских женщинах, – вмешался Сэшеа. – Каковы они в деле? В боевой обстановке?

Ком нахмурился.

– Я не люблю таких шуток.

– Ладно, о женщинах после, – сказал я. – Ты скажи: почему ты все-таки бросил тогда институт?

– Так… надоело.

– И всё?

– Всё.

– Молодец! – воскликнул Сэшеа. – Этого вполне достаточно. Он, оказывается, был умнее всех нас. Только так и нужно поступать: рвать, рвать!.. Я тебе об этом и толковал!.. Честное слово, я всегда чувствовал, что в Коме что-то такое есть. Особенное!

– Ну и чего ты этим добился? – спросил я Кома.

– Я ничего не добивался.

– Ты рассуждаешь, как… урод! – опять перебил меня Сэшеа. – Он поступил так, как захотел. В этом его гениальность! Это самое главное! И не нужно этих пошлых, обывательских вопросов, не жалеет ли он теперь, не считает ли, что погорячился тогда. Я его понимаю и завидую ему. Он жил, как считал нужным!.. Старик, – обратился он к Кому, – давай, я тебе что-нибудь родное поставлю. Я ведь помню, какая вещь была у тебя самая любимая. «Хоп-хей-хоп», верно? Помню, ты меня раз двадцать подряд заставлял ее прокручивать…

– Мне все равно, – равнодушно сказал Ком.

– Господи, что я слышу! – изумился Сэшеа. – Ты серьезно? Ну, давай что-то другое. Что-нибудь старое, доброе, вечное…

– Это все наносное, – сказал Ком.

– Не понял??

– Ты думаешь, в походных условиях это вспоминалось? Это хотелось слушать?

– А что вспоминалось? Уж не Кобзон ли?

– Да, наши, советские песни. Не Битлз, не Дип Перпл.

– Караул, – только и смог сказать Сэшеа.

– Что же ты, мерзавец, не написал ни разу, не позвонил, когда уходил и когда возвращался? Не порадовал… – спросил я Кома.

– Чем радовать?

Да, здорово он одичал. И похоже, из него это еще не скоро выветрится.

– Что же ты теперь собираешься делать? Учиться? Работать?

Он, оказывается, когда вернулся из армии, восстановился в институте, да не понравилось – не проучился и семестра, снова бросил; решил, что, если понадобится, закончит на вечернем отделении, пойдет работать…

– А куда? – спросил я.

– Да все равно… Что если к вам, в ваше учреждение лаборантом? – спросил Ком.

– Конечно, вместе веселее! А лаборанты всегда позарез нужны, – сказал я.

– Но у нас, – предупредил его Сэшеа, спохватившись, – клоака еще та! Ком вопросительно взглянул на меня.

– Нормально, – успокоил я его, – не хуже, чем везде.

– Вот именно, – мрачно вставил Сэшеа, – как везде.

Ком переводил взгляд то на одного из нас, то на другого, как бы сравнивая нас между собой. Я достал сигареты и протянул ему.

– Не курю, – сказал он.

– Продолжаешь заниматься спортом?

– Так, для себя…

– Слушай, Ком, – почему-то усмехнулся я, – а кем ты в армии был?

– Командиром отделения и комсоргом.

– И в партию вступил

– Допустим.

– Ком есть Ком! – сказал Сэшеа.

Мы замолчали. И сказать больше вроде бы было нечего. Я допил то, что оставалось в бутылке. Я предложил открыть последнюю, но Сэшеа не поддержал; он полулежал на тахте и смотрел на свои носки.

Ком остановил взгляд на мне и задумчиво пощипывал ус-квадратную скобку. «У него низкий лоб тугодума, а у меня интеллигентная плешь…» размышлял я. Вообще какой-то он замороженный. Видимо, все-таки поем стал в умственном развитии за годы службы. Что он уставился на меня круглыми, дикими глазами? Какая мысль скребется в его голове? Надо помочь парню. Может быть, ему как раз не хватает сейчас дружеской поддержки. Я был, конечно, пьян. Бедняга, Ком!.. Но что он все смотрит?.. Ему необходима дружеская поддержка!

– Я сейчас понял, – вдруг сказал мне Ком. – Ты очень похож на одного человека! – И мне показалось, что его взгляд потеплел.